- Было время, когда их мягко, но решительно отстранили от государственных дел, - кивнула Моника, - впрочем, религиозны местные экстремисты или нет - никакой разницы я не вижу. У вас в Челябинске ведь тоже постреливают? - обратилась она к Джейн. Та кивнула.
- Бывает.
- Иногда я думаю, что этой стране ничто не поможет, - изрек Маркус, - как посидишь в Социале… Такое впечатление, что они изо всех сил стремятся сделать себя и окружающих несчастными.
- Давайте еще возьмем, и может, коньячку, -предложила Джейн. Ей вдруг захотелось напиться - что-то, чего она раньше даже не представляла.
Что поделаешь? Жизнь учит.
Взяли бутылочку рябиновой настойки.
- За Ликей! - Моника изящно подняла рюмку. Джейн глубоко вздохнула и быстро, как лекарство, сглотнула крепкий напиток. Моника и Маркус лишь пригубили.
- Ты неправ, Маркус, - заговорила психологиня, - главное, работать, делать свое дело, и рано или поздно это принесет плоды. Конечно, русским трудно понять психологию воина. Но среди них всегда были люди, способные понять и выделиться из массы, те, кто стремился к европейскому пути развития. Начиная с Петра I…
- Давайте выпьем за Петра I, - сказала Джейн. Она подлила настойки ликеидам и наполнила свою рюмку. Выпили. В голове мягко зашумело. Джейн вдруг ощутила, что любит Монику. Старая подруга, немного смешная. И Маркус, он такой славный, большегубый, с телячьими глазами. И парни у стойки там. По традиции в баре негромко пел старик Гребенщиков - эту песню Джейн ни разу не слышала.
Проснись, моя Кострома!
Не спи, Саратов и Тверь!
Не век же нам мыкать беду
И плакать о хлебе.
Дубровский берет ероплан,
Дубровский взлетает наверх.
И летает над грешной землей,
И пишет на небе…
Захотелось откровенности. Взять да и поговорить о чем-то самом главном. Джейн в одиночку уже выпила следующую рюмку. Придвинулась к Монике ближе.
- А я вот просто генетиком теперь работаю. Дочь у меня. Не очень способная. Да и я ведь целый день на работе - когда мне с ней заниматься всерьез? Не ликеида… Но я уже теперь спокойнее на это смотрю. Главное, чтобы человек был хороший. Она такая славная у меня, такая милая… А вот с замужеством у меня не вышло. Муж такой козел, - пожаловалась Джейн.
И осеклась. Черные, глубокие в полумраке глаза Моники смотрели бесстрастно, и в то же время слегка сочувствующе. Профессионально.
- Я думаю, тебе нужно как-то устроить личную жизнь, - сказала она, - Джейн, может быть, ты вернешься в Питер. Я уверена, что Аркадий возьмет тебя на работу.
Не плачь, Маша, я здесь, - пел невидимый голос, -
Не плачь, солнце взойдет!
Не прячь от Бога глаза,
А то как Он найдет нас?
Небесный град Ерусалим
Горит сквозь холод и лед.
И вот он стоит вокруг нас
И ждет нас. И ждет нас.
- Не знаю, - сказала Джейн, - в консультации не хочу больше работать. Может, где-нибудь в больнице. Тогда я, если честно, просто сбежала. Думала - что вы все скажете?
- Ну что ж, каждый совершает ошибки, - заметила Моника, - но сильный человек всегда может их исправить.
Может. Только было ли все это ошибкой и хочу ли я все это исправлять? - подумала Джейн. Ей стало очень уж тоскливо. Такие они правильные, все знающие и понимающие. Счастливые. Совершенные.
- В жизни бывает не так уж много настоящих несчастий, - сказала Моника, - это болезнь и смерть.
- Это несовершенство нашего мира, вызванное силами зла, - ввернул Маркус. Моника согласно кивнула.
- Все остальное проистекает только из наших собственных ошибок и может быть легко исправлено.
Джейн закусила губу. Снова вспомнились сцены мучительных объяснений с Глебом… Как она узнала впервые о его измене. Как ей сказали в комиссии, что способности ее дочери не позволяют п ринять Вику в гимназию… Как у Вики подозревали аутизм. И слезы ночью в подушку, слезы по Алексу, страстное желание еще хоть раз коснуться его. И лица, вереница лиц, обветренных, задубевших, побитых морщинами - каждый день видишь их на работе, маргиналов этих…
Да, все беды проистекают из наших ошибок и неразумия. Конечно.
Только что ты-то знаешь об этом, ведь у тебя никогда и не было ничего подобного. Ты проводишь время между спортзалом и медиторием. И ведь нельзя сказать, что не видишь страданий - ты их даже и видишь в Социале, только ты загородилась от них стеной этой своей бодрой уверенности. А ты попробуй, хоть на минуту - пусти их в себя.
Я ведь это сделала.
Или я никогда и не умела иначе?
У меня были русские предки, подумала Джейн. Но почему это проявилось через несколько поколений?