Повелев дружинникам увести всех мирян в крепость, Ставр надеялся, что это ненадолго, что посланный на разведку Радко вернётся с благими вестями. Но Радко выглядел настолько перепуганным, потрясённым увиденным, что надежда на коротенечкое противостояние растаяла без следа. Тяжело вздохнув, Ставр повернулся к гостю:
— Как, говоришь, тебя звать?
— Добря, — в десятый раз ответил юноша. Казалось, воевода и не пытался запомнить его имя. А может, это не вопрос вовсе? Может, Ставр так нарёк Рагдаевского дружинника?
— Опасно тебе в острог воротаться, милай, — выдал Ставр. — Коли ариманы сюда путь держат от Полозова, то никак ты их не обойдёшь. Я Рагдаю отправлю голубя, напишу ему, что ты жив-здоров, что у меня покамест останешься. Так что ступай в дружинный дом, отдохни. Ариман вместе встретим.
— Да как же? — Добря скривился, побледнел, сжав лямку налучей. — Я ведь даже не знаю, выстояли они али нет.
— Ну, вернётся мой голубь обратно — значит, не выстояли, — ухмыльнулся Ставр, — так что привыкай, малец.
Добря раскрыл рот в немом ужасе. Не столько мысль о смерти товарищей поразила его, сколько спокойствие здешнего воеводы… безразличие к судьбе тех, кто дорогой ценой предупредил его об опасности. Но выбора у дружинника не было. Потупив взор, Добря молча вышел из палат воеводы, поплёлся к дружинному дому, в коем его расположили до возвращения Радко. Горестно было на душе, тоскливо, только ничего уж не поправить.
От удара дверь жалобно заскрипела, завибрировала. Рагдай выскочил на крыльцо, окинул взором погружённый в ночную тьму острог. Растерянно потерев лысую голову, рыкнул, закрутился, не зная, куда идти.
— Почто избу отцовскую ломаешь? — раздался строгий голос за спиной.
Рагдай обернулся, подскочил к Родославе. Обхватив её плечи, уставился в светло-серые глаза.
— Неужто будет война? — прохрипел он. — Настоящая война, аки осьмнадцать лет назад?
— Чему дивишься? — криво улыбнулась она.
В глазах богатырши возник злой блеск, тонкие черты в лунном свете казались звериными. Рагдай выпустил её плечи, отступил на шаг.
— На прошлой войне воевала вся Тархтария, — заговорил воевода, — тьмы* воинов, тьмы… У меня здесь осталась полуживая сотня. Из твоего десятка лишь трое на ногах, да от Маруна вестей нет. Жив ли он?
— Два десятка омуженок ещё, — поправила Рода, рассматривая отчаяние на его лице.
— Ну да, бабы с вилами для ариман страшней зверя лютого, — скривился Рагдай, сплюнув на землю. — У Велибора пара сотен, Ставра я знаю — от него снега зимой не допросишься… Все мои дружинники здесь полягут, аки пить дать. Что мне сказать им? Что верную смерть здесь примем?
Родослава приблизилась с грацией ночного хищника, ладонью заскользила по плечу воеводы. Сильные пальцы впились в его шею, сжали до хруста позвонков.
— Хорош ныть, — процедила она. — Сделай так, дабы твои дружинники не полегли. Борись за их жизни до последнего, думай своей лысой главой. Велибор не лыком шит, прошлую войну с Аримией прошёл, знает толк в боях тяжких. Брат мой явится, токмо позову.
— Как? — выдавил Рагдай, понимая, что любые попытки вырваться из стальной хватки приводят лишь к большей боли.
— Через кровь, — ухмыльнулась Рода, выпустив воеводу, — то уж не твоя забота.
Рагдай обхватил затылок, тщетно растирая шею, — боль не утихала. В этой бабе не было ничего от её приёмного отца. Суровая, холодная, она принадлежала иному миру, к коему прислушивалась, в коий зрила и получала от него ответы.
— Родослава Акимовна! — голос дружинника обратил внимание воеводы на себя. Дозорный бежал со всех ног, словно за воротами возникла разом вся местная нежить. — Родослава Акимовна!
— Что стряслось? — спокойно спросила богатырша, шагая навстречу дозорному.
— Там люди в плащах чёрных да шкурах звериных, — указывая на ворота, затараторил дружинник, — всадники. Сотня, не меньше. Мы бы их из луков хлебом-солью накормили, да у одного из них печать княжеская.