Приблизившись к копающимся среди упряжи и монет арабам, Ждан отстегнул от пояса меч, вытянув перед собой, заговорил по-арабски:
— Смотрите, что у меня.
Оторвавшись от своего занятия, мужчины уставились на поблёскивающие в солнечных лучах камни, украшающие ножны, на серебряное шитьё и латунные накладки.
— Откуда у тебя он? — восхищённо выдал араб, проведя рукой по ножнам.
— В бою у грека отнял, — ухмыльнулся Ждан, передавая меч «приятелю».
Тот медленно вытянул из ножен меч, всмотрелся в стальную гладь клинка. Соратники, навалившись на его плечи, уставились на находку. Один из них, почесав смоляную бороду, нахмурился, недоверчиво взглянул на скрытое платком лицо «сослуживца».
— Это не греческий меч, — возразил он. — Греки не вырезают на рукояти солнце, и письмена у них не такие. Они вообще не режут на клинке ничего. Сталь отменная, работа искусная, я такие у тархтар видел.
— Отдай меч, — буркнул Ждан, хватаясь за черен.
Араб, что держал меч, уставился на него, всмотревшись в голубые глаза, хотел крикнуть во всё горло, но мощный удар кулаком поразил челюсть, выбив зубы.
— Это моё! — закричал Ждан, ударив яблоком рукояти «знатока».
Сражённый в висок, араб замертво повалился на землю. Трое соратников поспешили унять разбушевавшегося воина, но также были отброшены.
— Они себе нашу добычу по тюкам прячут! — орал Ждан, колотя арабов.
Воины сорвались с мест, с возмущёнными криками бросились на «хитрых» сослуживцев.
Услышав шум, Вятко понял, что пора действовать. Запнувшись о кол, выпустил верёвку, схватился за «ушибленную» ногу. Плотная ткань завалилась, потянув за собой остальных. С криком к Вятко подлетел араб, ухватился за плечо. Вырванный из земли кол вонзился в его глаз, заставив замолчать. Выхватив из ножен меч, тархтарин бросился на опешивших «соратников».
Остановившись в нескольких шагах от коней, Умила закрыла глаза. Жар клубком свернулся в груди, медленно растёкся по венам. Вытянув руку, омуженка направила ведовскую силу к мирно жующим траву скакунам. Кони зафырчали, чувствуя чужеродное прикосновение; оно рождало страх, тревогу, разрасталось в мускулистых телах. Животные забили копытами, встали на дыбы, толкая друг друга, пугая ещё сильнее. Проснувшись, арабы бросились успокаивать коней, пытаясь ухватить под уздцы. Воспользовавшись суетой, Умила подошла ближе, выхватив саблю, обезглавила одного, затем рассекла шею второго. В три взмаха омуженка перерубила поводья, освобождая взбесившуюся скотину. Вытянув руку, она вновь подчинила коней своей воле, направила прямиком на шатёр полководца.
Радмила подошла к костру, деловито поправила палкой угли. Один из арабов что-то сказал ей, на что лучница не обратила внимание. Чужая речь вновь коснулась слуха, но смысл сказанного был непонятен. Араб подошёл вплотную к несмышлёному «соратнику», грубо пихнул в плечо. Удержав равновесие, Радмила зыркнула исподлобья, отстранилась от костра. Воин, бубня что-то, начал помешивать похлёбку. Шум раздался со стороны перебирающих добычу сослуживцев, голос Ждана был хорошо узнаваем, но чудные слова не несли никакого смысла. Заваруха отвлекла внимание Радмилиных «приятелей»; резко выпрямившись, лучница ударила ногой по котелку. Кипящий навар опрокинулся на араба, отчего тот взвыл. Не дав остальным опомниться, Радмила выхватила сакс, полоснула одного по шее, второму вонзила клинок в подреберье.
Старательно копошась в траве, Ивар ползал по земле, даже охал от «огорчения». Сердобольный соратник подошёл к нему, спросил о чём-то. Ивар жестом подозвал к себе, не отрываясь от важного занятия. Мужчина опустился рядом, внимательно уставился на руки «сослуживца». Резко вскинув кисть, Ивар выхватил из-за рукава нож, поймал несчастного за шиворот и вонзил лезвие в горло. Прижимая содрогающееся тело к земле, дружинник огляделся — суматоха царила в лагере, воины били друг друга, не разбирая, кого и за что. Лошадиное ржание смешалось с людскими криками, десяток скакунов мчался в сторону шатров. Сбивая людей, топча спящих, валясь на шатры, взбесившаяся скотина металась по лагерю, гонимая незримой силой. Выхватив меч, Ивар бросился в гущу боя, ища своих.
Бородатый мужчина выскочил из шатра, на ходу обнажая саблю. Сощурив морщинистые веки, всмотрелся в царящий хаос.