— Прекратите! Прекратить драку! — закричал он.
Многие, услышав его голос, застыли на месте, и может, вторую команду услышали бы все без исключения, но худощавый воин подскочил к полководцу, закрутив саблями, атаковал. Полководец отвёл одну саблю, ухватился за запястье противника, не дав второму клинку опуститься на свою голову. Светло-голубые, словно чистейшие озёра, глаза предстали перед ним, обдав ледяным взором; незнакомец резко ударил араба пяткой по боковой стороне колена. Сустав хрустнул, острая боль заставила полководца выпустить руку противника, отступить на шаг. Рыкнув, араб сделал коварный выпад, с силой ударил клинком по сабле соперника, выбив оружие из узкой кисти. Ухватившись за оставшуюся саблю двумя руками, незнакомец выставил блок, лезвия со скрежетом заскользили друг по другу. Уведя вражеский клинок, голубоглазый воин подался к арабу, локтем поразил челюсть. Рассвирепев, полководец с разворота ударил противника в голову, сбив шлем и куфию — молодая девушка рухнула на землю, пытаясь подняться, закрутила головой. Араб сделал шаг к ней, занеся саблю, но тут же замер, увидав целящегося в него лучника. Едва успев отбить стрелу, полководец, хромая, бросился к коню, вскочил в седло и погнал его к крепости, к основным силам своего войска.
Радмила подбежала к подруге, коснулась её лица — рассечённая бровь кровила, веки тщетно пытались проморгаться и восстановить зрение.
— Умилка, ты как?
— Ладно всё, — пробормотала омуженка, — нагони его, то глава ихний.
— Да как же? — пролепетала Радмила и смолкла, видя, как на неё несётся Волот на коне. Вскочив, лучница протянула ему руку, оттолкнулась от земли. Витязь забросил её в седло, ударил коня по бокам. Вскинув лук, Радмила выгнулась в седле, направляя стрелу в спину главы арабского войска.
Мир понемногу приобретал очертания, боль ослабла, перестав пульсировать в висках. До слуха доносились родные голоса; осмотревшись, Умила увидела Баровита со Жданом, стрелков и… отца! Встав на непослушные ноги, выпрямилась, отчего сразу повело голову. Поймав равновесие, омуженка замерла, собирая силы, — Годун пронёсся в поле зрения, калеча арабов. Рыкнув, Умила сжала рукоять сабли, подняла с земли вторую, зашагала в гущу боя к братьям.
Сияющий золотой диск приближался к горизонту. Ели подставляли раскидистые лапы под пурпур уходящего светила, серебристые волны могучей реки тщетно пытались догнать иссякающий день. Тишина и умиротворение царили на аримийско-тархтарской границе, гордыми княгинями восседали на сплетённых кронах вековых деревьев, наблюдая за несмолкающей жизнью острога. Здесь, за высокими стенами, топились бани, томились в котелках щи. Воевода степенно расхаживал по острогу, наблюдая за подопечными. Остановившись напротив конюшни, Аким нахмурил брови — Велибор выводил коня.
— Куды тебя понесло на ночь глядя? — прогремел воевода, подходя ближе.
— На ночь? — ухмыльнулся Велибор. — Солнце ещё высоко, успею до Кинсая добраться.
— К ночи следующего дня, — буркнул Аким, вырвав из рук Велибора поводья. — Останься, завтра с утра поедешь.
— Батый, — скривился гость.
— Я сказал: завтра, — прогремел витязь. — Думаешь, раз воеводой стал, так учителя слушать не надобно?
— Меня дружина дожидается, — начал было Велибор.
— Ага, али края эти спешишь покинуть, прознав, что Родослава путь в Камбалу держит?
Помрачнев, Велибор отвёл взор, колкий ком возник в груди, закрутился, причиняя боль. Можно было обманывать себя сколько угодно, но от прозорливого учителя душевных мук не скрыть. Не скрыть того, что так и не смогло стереть время. Того, что одним только словом, слетевшим с девичьих губ, разделило жизнь на «до» и «после».
— Сам же сказал, что она к тебе гонца присылала, что просила тебя в Камбалу воротиться безотлагательно. Отчего же ты здесь? — прохрипел он.
— Оттого, что здесь моё место, — буркнул Аким. — Там я без надобности, ибо взрастил достойного преемника. Глава Камбалу, воевода, старший сын Катайского князя Радима Ярославовича — мого друга, сыскавшего покой в Слави*, — послал к моей дочери Родославушке гонцов. Гонцы должны упросить её вернуться в родной град да быть подле Истислава Радимовича. Разве не гордость то, не радость мому старому сердцу?
— Она как никто другой достойна почитания, — кивнул Велибор. — Верой да правдой Радиму служила, теперича сыну его служить станет. Токмо я тут при чём?
— Тангут — Катайский град, — закатил глаза Аким, — Родослава наведается к тебе рано али поздно. Что ж тогда? При своей дружине пред ней трястись будешь?