Опасения мудрого правителя сбылись в полной мере: стоило аримийским княжествам восстановить силы, как вспыхнули восстания. Никто не хотел подчиняться старому императору, не имеющему наследника. Династии сталкивались лбами, топя в крови целые деревни. Подавляя мятеж за мятежом, Ши-цзун понимал, что скоро династии, устав понапрасну душить друг друга, объединятся против него. Нужна война, война с внешним противником, победоносная война, которая принесёт плодородные земли, славу императору. А ещё на войне можно будет показать войску внука, представить их будущего предводителя. Вновь посмотрев на ребёнка, Ши-цзун вздохнул — мальчик ещё мал, ему только исполнилось восемь, и ничем, кроме величественного имени, он не обладает. Но иного выбора у императора нет, и он должен всё продумать на этот раз.
— Повелитель, — пролепетал мальчик, — я написал иероглиф.
— Да, теперь всё верно, — одобрительно кивнул дед. — Ты прилежно занимался и можешь немного отдохнуть, прогуляться в саду, например.
Выпрямившись, мальчик поклонился императору, несмело взглянул в его глаза:
— А вы не желаете прогуляться со мной?
— Ах, как бы я хотел, — рассмеялся старик, — но у меня ещё есть дела. Стража, сопроводите принца.
Двое воинов, чеканя шаг, подошли к наследному принцу, низко поклонились. Вэньшуну улыбнулся деду и, не сумев ограничиться придворным этикетом в виде поклона, сжал морщинистую руку императора. Ши-цзун поцеловал мальчика в лоб — то, чего не позволял себе в молодости по отношению к сыну, сейчас рвалось из глубин души к внуку. Единственное, что осталось у старика, пусть и владыки обширных земель, но всё же живого человека, прошедшего через боль и страдания, желавшего дарить своё тепло тому, кто так этого желает.
Стражи распахнули массивные двери, учителя и няньки тут же отделились от стен, кланяясь, поспешили за наследным принцем. Оставшись в одиночестве, император окинул усталым взглядом великолепие зала — массивные колонны красными великанами тянулись к узорчатому потолку. В резном творении мастеров оживали древние легенды, яркими красками шелестели леса, журчали реки, золотые драконы вились по резным балкам, отражаясь в чёрном глянце мраморного пола. За каждой деталью крылась кропотливая работа человеческих рук, трепет души художника, уважение и любовь к истории аримийского народа. Ши-цзун помнил как, будучи отроком, восторженно часами рассматривал убранство этого зала, гладил широкие, но при этом очень хрупкие бока ваз, шёлк настенных полотен, хранящих застывшие в масляных красках мгновения прошлого. А через годы вот так же по этому залу ходил его сын, осторожно поднимаясь по ступенчатым мостикам к императорскому трону. Сердце вновь болезненно сжалось. Чем-то прогневав Богов, Ши-цзун не смог обрести спокойную старость. Застыв в нескончаемом противостоянии, он шёл дальше, не зная жалости ни к себе, ни к другим.
Массивные двери вновь отворились, явив обеспокоенное лицо слуги. Опустившись на колени, не смея поднять головы, он сомкнул перед лицом ладони, торопливо заговорил:
— Повелитель, генерал Мун велел доложить, что исполнил Вашу волю и доставил то, о чём Вы его просили.
— Пусть войдёт, — властно сказал Ши-цзун, умело скрывая волнение.
Мужчина спешно поднялся, заторопился к распахнутым дверям. Тревога сотрясала грудь императора, сердце учащённо билось от предвкушения долгожданной встречи. Закрыв глаза, император глубоко вдохнул, сжал расшитый край шёлкового одеяния. Длинный выдох. Время тянулось, испытывая терпение, даже эхо стихло, перестав доносить звук отдаляющихся шагов слуги. Тишина, ничего боле.
Первое, что почувствовал Ши-цзун — холод. Он касался лица, стекал на плечи, сковывал пальцы. Не смея поднять веки, император вслушался в тишину — ничего, лишь едва различимое шуршание тяжёлой ткани. Он здесь. Тот, кого искали самые преданные люди, искуснейшие воины, хитрейшие разведчики, теперь он здесь. Но грядущий разговор не для чужих ушей, а посему Ши-цзун ждал, оставаясь неподвижным. Глухой стук сомкнувшихся дверей возвестил о том, что император с гостем остались наедине. Открыв глаза, Ши-цзун всмотрелся в скрытую плащом фигуру. Глубокий капюшон скрывал лицо гостя, кисти утопали в широких рукавах.