— Вот так просто? — ухмыльнулся друг. — Думаешь, семья сама по себе строится?
— Отчего нет? — пожал плечами Бер.
— Ну, Волот, — рассмеялся Баровит, — завсегда у тебя всё проще пареной репы.
— А у тебя завсегда сложней, — заметил Волот. — Иной раз лучше на поводу у сердца пойти, чем душу себе рвать. Покамест ты шаг первый не сделаешь, не узнаешь, напрасны твои сомнения были али нет… Полегчало тебе, брат?
— Полегчало, — кивнул Зорька.
— Отчего сразу мне не открылся?
— Оттого, что дурак, — улыбнулся Баровит, — думал, сам управлюсь.
— Забывать ты стал, что мою силу своей обратить можешь, лишь слово сказав.
— Помню о том, — обняв его, сказал Баровит, — тревожить тебя не хотел.
— Не хотел он, — фыркнул Волот, — а так всех встревожил, меня да Умилу… Ты найди слова для неё, брат, найди.
_____________________________________________________________________________
Гудок* — старинный русский струнный смычковый музыкальный инструмент.
Верченье* — мясо, дичь, рыба, субпродукты, приготовленные на вертеле.
Вуй* — дядя по материнской линии, брат матери.
08. Стремление
Угольно-чёрные тучи тянулись по сапфировому небу, поглощая пламя зари, закрывая очертания луны. Сумрак Нави заполонял округу, смолой цеплялся за сплетённые кроны, крыши дозорных башен. Факелы вспыхнули в Кийском остроге намного раньше, чем обычно. Дружинники готовились к грозе: крепче запирали стойла, уносили с улицы сёдла и сохнущую одежду. Воевода медленно вышел из своей избы, тяжело опустился на скамью. Каждый час с той ночи, что едва не оборвала его жизнь, Аким чувствовал, как силы иссякают. Он спал беспробудно весь день, но с наступлением вечера сон вновь оседал на веках. Что-то выпивало его, словно воду из кувшина, медленно. Прислонившись затылком к стене, воевода поднял взор — затянутое тучами небо нависало над ним так низко, что казалось, вот-вот рухнет, раздавит. Аким поднялся на непослушные ноги, отмахнувшись от чего-то, направился к башне. Лестница казалась бесконечной, тёмный коридор сжимал плечи, голова шла кругом. Кое-как выбравшись из башенного чрева, Аким вышел к дозорным. Рагдай протянул ему руку, подвёл к бойнице.
— Батый, ты бы отдохнул.
— Да, отче, — обеспокоенно пролепетал молодой стрелок, — полежал бы ещё малость. Экая хворь тебя одолела.
— От старости отлежаться не можно, — ухмыльнулся Аким, сжав деревянное обрамление бойницы. — Слава Богам, что даровали мне столь долгую жизнь.
— Отец твой восемьдесят пять лет прожил, — заметил Рагдай, — с него пример бери.
Проведя рукой по спутанной бороде, воевода посмотрел на своего помощника, улыбнувшись, похлопал по плечу.
— Отец мой, как пятьдесят пятое лето разменял, сразу в скит ушёл, — ухмыльнулся Аким, — службу воинскую оставил. А я нет… Воины до седин редко доживают, сынки, посему нечего мне у Макоши выпрашивать.
— Ты чего такие разговоры-то заводишь? — с тревогой в голосе заговорил Рагдай. — Куды собрался, Аким Абатурович? К тебе дочь спешит, сын из Византии плывёт.
— Думается, не моими желаниями веретено Макоши вьётся, — прохрипел богатырь. Помолчав, воевода погладил лысую голову Рагдая, словно потрепал пышную шевелюру. — Ты не вздумай, лохматый, по мне горевать. Передай братьям волю мою — не оплакивать меня, траур не носить, курган не возводить.
— Отче, — встрял юноша, — о чём ты?
— Цыц! — рявкнул Аким, ударив кулаком о стену. — Всю жизнь хранил я земли наши, люд тархтарский, веру славянскую, посему в этих краях навечно застыть желаю. Под песню радостную уложите меня на кострище, играйте да пойте, покамест не прогорит огонь. Опосле соберите прах мой да развейте в лесу. Кости уложите во вместилище да камнями укройте возле реки. Как приедут чада мои, соберитесь всей дружиной да решите, кого над собой главой поставите, кто о вас заботу на себя возьмёт.
— Батый, — прохрипел Рагдай, и голос его оборвался. — Как же мы без тебя…
— Ладно вы без меня, — рассмеялся Аким. — Славных воинов в вас взрастил я, не страшно в Навь уйти теперича. Всё вы сможете, всё. Рагдай, ты славным станешь воеводой; коли братья тебя позовут — не отказывай. Дочь моя подсобит тебе, сын — словом мудрым одарит. Посему нечего грустить, каждому свой путь означен.
Музыка, смех, рассказы наперебой — пир разрастался подобно пламени, увлекая каждого дружинника в беззаботное время веселья. Костры разгоняли тени опускающегося вечера, пряная пена кваса стекала с пузатых кружек. Дружинники рассаживались по скамьям, рубили зажаренную баранью тушу, разливали по плошкам ароматную куриную похлёбку. Огибая мельницу, Баровит с Волотом услышали Радмилин голос, раздающий кому-то указания. Переглянувшись, витязи решили зайти в небольшое складское помещение.