— Ты сразу весь хлеб бери, дабы не бегать по сто раз, — негодовала лучница.
— Не унесём всё разом, — прохрипела Умила, прижав к груди два каравая.
Радмила схватила три хлеба, попыталась взять четвёртый, но румяная корка соскользнула с подушечек пальцев, ударилась о стол.
— Я ж говорила, — фыркнула подруга.
— Неужто вам помощь надобна? — ввалившись в тесное помещение, пробасил Волот.
Подпрыгнув от неожиданности, Радмила едва удержала хлеба.
— Тьфу ты, медвежара, напугал, — прошипела она.
Уложив караваи на место, Умила, в два шага приблизившись к витязям, с размаха ударила обоих кулаками в грудь.
— Где вас носило? — прохрипела она. — Я уж извелась вся, хотела идти искать.
— Да что им сделается? — закатила глаза Радмила. — Кто на них кинуться посмеет, на две громадины?
— Извелась? — удивился Баровит, потирая место удара.
— А как же? — нахмурилась Умила. — Ушли куда-то, не сказали ничего да пропали. Мы всё к пиру подготовили, вон, братья уж за столами сидят.
Улыбнувшись, Баровит сделал шаг к Умиле; лишь протянул к ней руку, как в хранилище ворвался Ратмир.
— Девки, вас токмо за смертью посылать, — возмутился он, но увидев Баровита, умолк. Помявшись, подошёл к Радмиле, ухватил со стола хлеб. — Давайте подсоблю, что ли.
— Подсоби, — улыбнулась Умила, протянув ему каравай.
Баровит развернулся, стремительно вышел прочь. Волот хотел было пойти за ним, но Радмила преградила ему путь, вручила три хлеба. Прислушавшись к доносящемуся гомону, лучница выглянула на улицу.
— Они там уже едят, что ли? — возмутилась она.
— Радмила, там две сотни мужиков голодных! — ухмыльнулся Ратмир, ухватывая очередной румяный бок. — Ты тут ещё покопайся малость да к пустым столам воротишься.
— Так чего же мы лясы точим? — ухватив дружинников под руки, воскликнула она. — Умилка, ты чего застряла?
Омуженка стояла на месте, пытаясь рассмотреть в крошечном оконце силуэт Баровита.
— Вы ступайте, — отмахнулась она, — я нагоню.
Радмила зашагала к пирующим соратникам, увлекая за собой друзей. Музыка становилась всё задорней, песни всё громче — веселье разрасталось в душах воинов. Умила вышла следом за друзьями, тенью проскользнула вдоль мельницы, прошла мимо виноградников. Найти Баровита не составило труда, он стоял на небольшом холмике, всматриваясь в пламя вечерней зари.
— Отчего ко всем не идёшь? — подойдя ближе, спросила омуженка.
— А ты? — не оборачиваясь, буркнул витязь.
— Мне без тебя скучно.
— Что же Ратмир не развеселит тебя? — не удержавшись от колкости, бросил Зорька.
Умила молча поднялась на холм; помедлив, отвернулась, прижалась спиной к спине Баровита.
— Давно хотела поговорить с тобой, — начала девушка, пытаясь совладать с нарастающим волнением, — да боязно отчего-то было. Как посмотрю в очи твои, так думы путаются… Давай вот так поговорим.
— Давай, — улыбнулся заре Баровит.
— Как я в старшую дружину* вошла, ты опекать меня взялся, — затеребив косу, сказала Умила и обиженно добавила: — То обижало меня, мол, я слабая. А теперича ты сторонишься меня. Отчего? Что я сделала не так? Оттого болит сердечко, к тебе рвётся. Да стоит тебя коснуться, так ты шарахаешься, аки огня. Скажи, чем пред тобой виновата?
От её слов заколотило душу, ноющая боль расползлась по груди. Многих сил стоило перебороть себя, открыться.
— Нет в том твоей вины… Аки огня сторонюсь? Да. Ты огонь для меня — смотрю на тебя, да мир тускнеет; хочу дотронуться, да ты жаром опаляешь. Так не было раньше… Раньше ты была сестрой, озорной девчонкой, с коей кур гонял да по заборам лазал. А теперича…
— Что теперича? — прошептала Умила.
— Теперича ты красивая млада, да мне уж не десять лет, дабы с тобой в одной постели спать, от бабая оберегая.
Умила хихикнула детским воспоминаниям, повернулась к витязю.
— Баровит, — шепнула омуженка; тепло дыхания коснулось его шеи, погнав по телу дрожь. Опасливо обняв каменный торс, девушка прижалась к широкой спине. — Раз я пламя теперича, то не опалить, а лишь обогреть желаю. Не бойся меня.
Сердце бешено стучало; Баровит коснулся её рук, бережно сжал узкие, огрубевшие от сабель ладони. Прижимая их к себе, пытался продлить сладостный миг.