Колдун закашлялся. Сплюнув, зашептал заклятья — неупокоенные души поползли со всей округи, вытягиваясь нитями, обвили пальцы, растеклись по венам. Лунвэй впитывал их, словно утреннюю росу. Боль покидала старческое тело, силы наполняли плоть. Но душ было слишком мало, и вскоре по скрюченным пальцам поползли лишь черви. Отряхнув руки, колдун сжал лямку перекинутой через плечо сумы, уставился на лунный диск, чинно плывущий по небу. Россыпь звёзд отразилась в единственном зрячем глазу. Лунвэй рыкнул, оскалился.
— Что ж, ничего. Скоро, совсем скоро мне больше не придётся ползать по старым кладбищам и болотам, не придётся искать братских могил. Совсем скоро стараниями Ши-цзуна павшим воинам не будет числа. Совсем скоро я напитаюсь силой и смогу добраться до пирамид… усыпальниц Богов.
Поднявшись, старик поплёлся дальше, вытянув перед собой руки. Биение смерти покалывало ладони, тянуло к себе, к расщелине миров. Неспешно ступая, Лунвэй побрёл меж деревьев, ломая кусты. Незримые потоки подхватывали руки, увлекая к воронке. Почувствовав ледяной вихрь, Лунвэй открыл глаза — топь предстала перед ним. Нервно улыбнувшись, колдун коснулся воды, колеблющейся на вязкой почве. Взглянув на луну, усмехнулся:
— Питай меня, Иная сторона, питай меня, чужая смерть… я к тому уже привык.
Выхватив из-за пояса широкий нож, Лунвэй подошёл к ели. Лезвие жадно впилось в кору, выпуская терпкий сок. Лунвэй вновь размахнулся. Размеренный стук нарушал тишь, вторя старческому сопению. Колдун навалился на ветвь, и она с хрустом поддалась. Швырнув её на землю, Лунвэй принялся за вторую, бурча под нос:
— Ничего… плоть отдохнёт, плоть уснёт. А дух напитается, напитается неупокоенными… ничего-ничего…
Сизая хвоя покрывала почву, травы валились поверх неё. Колдун работал неустанно, боясь не успеть. Не прошло и часа, как за приболотной порослью появился шуршащий кокон. Утерев пот со лба, Лунвэй раскрыл сумку. Вытащив птичьи черепа, пучки волос и камни, стал осторожно выкладывать их на лоскуты ткани. Особого труда стоило завязать узлы — непослушные пальцы правой руки постоянно упускали нити. Покусывая растрескавшиеся губы, шипя проклятия, старик всё же справился с подкладом. Сжав в ладони нож, рванул рукоять — алые капли глухо застучали по узелкам, пропитывая ткань.
— Тянись, Смерть, тянись к моей крови, обращайся ею, питай плоть, питай дух, умножай мою силу.
Лунвэй сжал узелки, медленно выпрямился и, покачиваясь, поспешил к топи. Впиваясь в податливую почву ногтями, он выкопал ямку, вложил в неё узелок. Примяв место подклада, направился дальше. Луна надменно взирала на сутулого колдуна, скупо освещая болотце. Дрожа от холода и усталости, старик вытаскивал земляные комья, шептал заклятья. Закопав последний узелок, Лунвэй отдался во власть токов межмирья, внимая гласам, вторя им биением сердца. Тьма сползалась к нему, следуя кровавому зову, пронзала каждую клеточку тела, сковывая затылок. Сколько времени он провёл за чтением заклятий, колдун не знал. Алые искры, пронзающие горизонт, предстали пред ним, лишь стоило дрожащим векам подняться. Проведя рукой по тонкой бородке, Лунвэй зашептал:
— Мой путь велик… да, велик… никто не знает, не понимает. Никто не сможет изменить, никто. Только я! Только я смогу изменить судьбу людей… только я.
Он посмотрел на луну, криво улыбнулся, словно был с ней в давнем разладе.
— Думаешь, Белые Боги даровали всем мир и процветание? Даровали богатства и ремёсла, чтобы людям не приходилось враждовать? Я тоже так думал.
Смолкнув, колдун задумался. Вновь взглянув на серебряный диск, отчаянно закричал, ударил кулаками о вязкую кромку топи. Рукава его платья тяжело ударились о грязь, тёмная вода побежала по ткани, леденя запястья.
— Война, — прошипел он, трясясь всем телом, — многолетняя война истощала народы, уничтожая тархтар и ариман. Тогда Белые Боги сошли с небес, даруя Аримии богатства и знания. Чтобы у всех были кров и еда, достаток… Когда люди освоили ремёсла, Боги ушли, оставив здесь свои земные тела… чтобы было куда вернуться, если люди забудут их заветы.
Луна не отвечала, замерев над лесом. Ярость ударила в виски, колдун вскинул руку, тыча в светящийся диск пальцем.
— Я тоже так считал! Я верил, что Боги одинаково хранят и ариман, и тархтар! Они должны были проснуться ещё при первой войне Ши-цзуна. Должны были остановить его! Но нет, они спят… Спят, потому что Тархтария купается в злате, пасёт скот на обширных пастбищах, сетями достаёт рыбу из рек, оборачивается в меха. Аримия же погрязла в распрях, династии грызутся за каждый клочок земли. Голод и смерть свирепствуют в наших селениях. Но вас не трогают слёзы наших детей, вы глухи к нашим мольбам… Тогда, тысячу лет назад, вы запечатали свои усыпальницы, передав горсть знаний жрецам. Весь мой род передавал эту горсть, веря, что бережёт истину, что бережёт всю божественную мощь… Но я не смог пробудить вас, ни в первый раз, ни во второй, ни в третий.