— С Ярой-Солнышком прощаюсь, — запела она. Скользнув подушечками пальцев по земле, продолжила: — Макошь-Землю оставляю, не услышу песен ветра, не услышу воды всплеска. Я мир Яви оставляю да во Нави окунаюсь. Я во Нави окунаюсь до реки Смородины. До реки Смородины да моста Калинова*…
Размеренный бой бубна вторил сердцам, обрядовая песнь стихала, иссякала. Следуя шёпоту Нави, Рода не видела ни солнечного света, ни лесной зелени. Не касался слуха шелест листвы, лишь бой бубна, звучащий из сердца.
Могучая крепость высилась над величавым Амуром, отражаясь в водной глади. Купеческие и дружинные ладьи покачивались у берегов, пузатые бочки грели бока в лучах уходящего светила. Кони, люди, телеги и тюки — всё смешалось на портовой длани. Неприступный Кинсай — торговый град, военный щит Катайского края. За высокими каменными стенами ютились резные терема — горсть в сравнении с другими городами Катая. Большую часть града занимали торговые ряды, дружинные дома да постоялые дворы. Миряне же селились вблизи Кинсая, пасли скот, ловили рыбу. Избы и хоромы, хлева и сараи укрывались в тенях густого леса и горной гряды, хозяйки хлопотали во дворах, ребятня носилась по округе, гоняя кур. Никого не удивляли кутанные в кольчуги воины, что сотнями прибывали в град и сотнями его покидали.
Вот и камулская дружина расположилась на берегу Амура. Теперь их путь проляжет через леса и поля, к Камулу. Оттого трепетали сердца, улыбки всё чаще украшали лица — два дня пути, и они дома. Распрощавшись с Валдаем и его новыми учениками, дружина ожидала возвращения воеводы. Он должен был передать ладьи главе Кинсая и забрать коней с телегами. Ратмир, не теряя времени, с позволения Демира увязался с купцами и отплыл в Камбалу. Оттого, хоть Баровит и не подал вида, но всё же дышаться ему стало легче. Теперь, пребывая в свойственном ему спокойствии, старший дружинник слушал Ждана. Чем ближе они подбирались к Камулу, тем сильнее одолевало витязя волнение перед грядущей свадьбой. Порой Баровиту казалось, что его друг вот-вот выпрыгнет из ладьи и вплавь махнёт до дома или сейчас же сорвётся с места, украдёт крестьянскую клячу да погонит в Камул. За разговором Баровит пытался отвлечь Ждана, успокоить. Но все разговоры сводились к одному и тому же — свадьбе. Посему старший дружинник слушал молча, приходя к мысли, что Ждану просто нужно выговориться. Радмила спала, свернувшись на покрывале, изредка посапывая в ответ на рассуждения друга. Умила от нечего делать переплетала подруге косу. Волот… Волот удрал куда-то от ставшего невыносимым Ждана.
Подойдя к кромке леса, Волот вновь вслушался — за щебетом птиц слышалось что-то. Голоса откликом Нави возникали в голове, прося о чём-то.
— Боги Светлы… Боги Прави…
Растерев виски, витязь закрыл глаза. Опустившись на колени, сорвал пучок трав, растёр в ладонях.
— …к нам вы очи обратите…
Смех братьев, отдалённые крики ребятни — всё это сбивало, заглушало еле слышный шёпот внутри. Прерывисто выдохнув, Волот поднялся, вошёл в лес.
— К нам вы очи обратите да мольбы услышьте…
Витязь не понимал, чей это голос и чего хочет, но что-то подсказывало, что именно сейчас в нём нуждаются. Обняв ель, Волот прислушался, сам того не замечая, застучал по смоляному стволу, отсчитывая удары чьего-то сердца.
Устав от рассказов о любви, Варваре и будущих детях, Умила закрутилась в поисках брата. Цепкий взор ухватил краешек красной рубахи, скрывающейся за порослью кустарника. Тревога пробежала по спине. Брат мог пойти в лес за чем угодно, и не всегда это означало, что ему нужен провожатый, но именно сейчас Умилу тянуло за ним. Укрыв Радмилу своим плащом, омуженка поднялась, погладила плечо Баровита, стойко выносящего болтовню Ждана, ухватила лямку сумы и поспешила в лес. Найти Волота не составило труда. Он стоял у ели, нашёптывая что-то. Прислушавшись к его голосу и ударам о ствол, омуженка узнала напев заклятья. Стараясь не издавать лишних звуков, Умила вытянула из сумы бубен, ударила о кожаную мембрану.
Волот обернулся, невидящим взором окинул пёстрое марево — всё сливалось в единое бесформенное полотно. Всё, кроме хрупкого силуэта. Женщина, стоя на коленях, умывала лицо, кое он никак не мог разглядеть. Бой бубна сливался с её голосом, отдавался пульсом в висках.
— С Ярой-Солнышком прощаюсь, — зашептал Волот, всматриваясь в силуэт.
— Макошь-Землю оставляю, — отозвалось видение.
Умила знала это заклятье, как и знала, чему оно предшествует. Страх сжал сердце, но омуженка продолжала бить в бубен. Опустившись на колени, посмотрела на брата, поймав его блуждающий взор, приковала к себе.