— …не услышу песен ветра, — запела она, растворяясь в серой радужке витязя, — не услышу воды всплеска…
Сознание покидало Явь, устремлялось куда-то вслед за братом.
— Я мир Яви оставляю да во Нави окунаюсь. Я во Нави окунаюсь до реки Смородины. До реки Смородины да моста Калинова…
— Плоти храм я оставляю, в Нави дух свой отпускаю. Ты подставь же длани, Мара, мя прими ты да из Яви, — Родослава шептала заклятье, раскачиваясь из стороны в сторону.
Взглянув на занимающуюся зарю, Марун отложил бубен. Бесшумно подошёл к матери, чиркнул камнями над сложенными в кострище травами. Маленькие язычки поползли по хворостинкам, сжимая сухие стебли. Осторожно выхватив горящую веточку, юноша приблизился ко второму кострищу, третьему. Едва солнце скрылось за пиками елей, как в вершинах треугольника разрослось пламя, с треском выплёвывая искры. Марун опустился рядом с матерью; отвязав от пояса флягу, налил в её сомкнутые ладони воду. Не открывая глаз, Родослава умылась, поднесла ладони к пламени, словно зачерпнув его, умылась жаром костра. Выпрямившись, богатырша направилась к «избушке», видя лишь тени Нави. Марун сжал её плечи, помогая добраться до погребального ложа и взойти на него. Родослава пролезла в «избушку», легла на спину. Не переставая шептать заклятье, сложила на груди руки. Марун не смог бы передать словами, что он чувствовал в этот момент. Понимая, что мать его не слышит и не видит, что она уже не различает Явь, юноша пытался сдержать дрожь в руках — он должен был закончить обряд.
Вытащив из мешочка на поясе маленький пузырёк, Марун вынул пробку, аккуратно установил его возле матери, чтобы она могла дотянуться до него. В этом маленьком сосуде умещался лишь глоток живой воды. Глоток, который был способен исцелить её тело. Сжав добела губы, Марун поднял полено, уложил его между стен, закладывая вход в «избу». Ещё одно, и ещё, и ещё. Сердце грозилось вырваться из груди, разум бунтовал, дрожь сотрясала тело. Всем существом наворопник желал остановить обряд, остановить, пока ещё не поздно. Но воля матери всегда была законом. Если бы она пожелала, Марун сам бы лёг в эту «избу». Утерев слезу, юноша поднял бубен. Отстукивая каждый шаг, стал обходить «избу», двигаясь по спирали за пределы треугольника. Сорвавшись с еловой ветви, Каркун поднялся в небо, закружился, повторяя путь Маруна.
— Величайся, Мара, величайся! В снеге первом воплощайся, в первом вздохе нарождённом, во угасшем стылом взоре…
Густая тьма липла к телу, кутая холодом. Мгновение назад ощущавшиеся стены «избы» пропали. Словно утратив вес, Родослава парила во тьме, ожидая Аделю. Но вестница Мары не являлась. Что-то шло не так. Что-то не пускало богатыршу в Навь, выталкивало из межмирья.
— Во огняных реках скорби, — читала она, призывая тёмную княжну, — во плетёном да мосточке, чрез Смородину да в ночку…
Тьма обретала форму. Где-то под Родославой текла река, потрескивало пламя. В отдалении послышался мужской голос. Попытавшись перевернуться, Рода увидела широкоплечий силуэт. Не различая черт лица, она знала, кто это, чувствовала биение родного духа, ток своей крови. Вытянув руку, богатырша всем существом подалась к нему. Крепкая ладонь сжала запястье, потянула к себе. Вывалившись из чёрного марева в яркий свет, Рода зажмурилась. Сильные руки сжимали локти, не давая упасть. Здесь чувствовались твердь, холод. Медленно открыв глаза, женщина увидела светловолосого юношу.
— Нянька, — улыбнулся он.
— Великие Боги, Волот, — изумилась Родослава, коснувшись кончиками пальцев его лица. — Громаден-то как!
Опомнившись, богатырша вытянула палец, желая дать поручение витязю, но он опередил её:
— Отцу не скажу.
Улыбнувшись лишь уголком губ, Рода кивнула. Но улыбка растаяла, стоило богатырше заметить девичью руку на его плече. Округлив глаза, женщина заглянула за спину Волота — там за водяной стеной проглядывался хрупкий стан.
— Умила не даёт мне провалиться в Навь, — пояснил витязь.
— Отчего я не могу туда уйти? — шепнула Рода, всмотревшись в сгущающееся над головой марево.
Волот лишь пожал плечами, удерживая няньку подле себя.
— Величайся, княжна Мара, — прохрипел он.
— Величайся да во Славу! В любом деле да во новом питай силой, крепи душу, не оставь мя, — подхватила Рода.