— Аделя, — прохрипела Родослава, протянув руку. Но голос не слушался, боль не давала пошевелиться. Богатырша понимала, что непоправимое вот-вот случится, но ничего не могла поделать.
— Мара-Матерь, княжна Нави! Прибудь на зов мой! — Аделя выхватила из-за пояса серебряный серп. Взмахнула им, всматриваясь в глаз колдуна, и тут же застыла.
Белёсый глаз затягивал дух жрицы в небытие. Сознание колдуна тонкими нитями вонзалось в память Адели. Каково же было удивление Лунвэя, когда он понял, что хранительница Нави не отреклась от своей земной жизни, оставив память о каждом дне, о каждом человеке. Образ воина первым предстал перед ним. Того самого воина, коего увидел в воспоминаниях девы-реки. Связь жрицы с ним была настолько прочной, что сомнений в их родстве не было. Лунвэй рассмеялся, осознав, что тот светловолосый мужчина приходился когда-то ей мужем. И именно этот человек кровно связан с Акимом… и этот человек жив, а значит, Лунвэй выпьет его силу и жизнь, как сделал это с Акимом.
Отбросив образ воина, колдун погнался за следующим воспоминанием жрицы. Сильный удар заставил мир потемнеть, холод впился в голову. Отлетев от жрицы, Лунвэй едва успел ухватиться за валун. Река шумела вокруг него, вжимая дряхлое тело в каменную твердь. Водная толща вытянулась женским станом, локонами заструилась по плечам.
— Зови Мару! — из последних сил выкрикнула Рода.
Опомнившись, Аделя рассекла серпом воздух. Полоса расползлась, открывая проход. В тёмном коридоре проступил чей-то силуэт. Рода оставила колдуна, приняв своё обличие; отошла подальше от Лунвэя. Старик смотрел на призванную Богиню, как завороженный, — она была прекрасна. Длинные волосы на белоснежной коже казались чернее смоли, белое платье облегало совершенное тело, но самым поразительным были её глаза. Синие, бездонные, в них отражались иные миры, звёзды и бескрайние океаны. Оцепенев от страха и любования, колдун не мог пошевелиться. Мара подошла к нему, опустилась напротив. Поманив тонким пальцем, заставила его рот раскрыться — хвоинка сама соскользнула с языка, легла в белую ладонь.
— Всё, что ты накопил в моём мире, останется со мной, — сказала Богиня, закрывая ладонь.
Лунвэй вслушивался в её голос, находя его прелестней любой музыки. Мара коснулась его груди — кровавое пятно выступило на потрёпанном халате старца. Всматриваясь в багровые капли, Богиня изогнула бровь.
— Ты не выполнил своего предназначения, — шепнула она. — Не я тебя создала, не мне тебя забирать, да в свои владения не впущу боле.
Мара сомкнула ладони — яркий свет вырвался из её груди, стирая воссозданный мир. Неведомая сила подхватила колдуна, понесла прочь. Рода ощутила, как сила Мары утягивает и её. Пытаясь найти Аделю, богатырша закрутилась в слепящем свете. Увидев знакомые черты, вытянула руку. Почувствовав, как жрица коснулась её ладони, Рода попыталась ухватиться, но сияющий поток подхватил богатыршу, словно сухой лист увлёк за собой.
Запах хвои ударил в нос, сырой воздух наполнил грудь. Лунвэй впился руками в колючие ветви, сбросил с себя, не осознавая, где находится. Страх сотрясал тело, поглощая даже боль. От надрывного крика закладывало уши. Старик не сразу понял, что этот крик принадлежит ему самому. Противный привкус соли и железа заполнил рот. Выплёвывая кровавые сгустки, Лунвэй закрутился на травяном настиле. Приступ рвоты завершил попытки отделаться от мерзких сгустков. Отдышавшись, колдун приподнялся на локте, осмотрелся — лес, болото. Нервный смех вырвался из груди, но тут же иссяк, поглощённый сильным кашлем. Обняв трухлявый пень, старик пытался восстановить дыхание. Страх всё ещё бился в висках, холодил спину.
«Неужели я в плотном мире? Неужели я вернулся?»
Колдун закопался в суме, позвякивая всевозможными склянками. Нужный бутыль нашёлся не сразу. Подозрительно взглянув на мутные стеклянные бока, Лунвэй откупорил пробку, жадно выпил содержимое. Кашель вновь сотряс грудь, казалось, что глотать нужно учиться заново.
«Ну ничего, — подумал он, — раз вглубь больше нельзя, то буду охотиться на мели».
Вцепившись в пень, старик оторвал кору. Жирные личинки предстали перед ним. Улыбнувшись своей находке, Лунвэй поддел их дрожащей рукой и сразу же запихнул в рот.
«А эти девы хороши, — прожёвывая извивающийся завтрак, подумал старик, — особенно та, что живая. Сильная, красивая… Эх, был бы я хотя бы на полвека моложе…».