– Я хотела мнить Марину и Илью людьми с кризисом, противоречиями, как у Достоевского. Так интереснее, а сама кажешься чище… Но я рассмотрела только добряков, которые любят. Рассорились они не из-за черноты в ком-то и дурацких выдуманных препятствий, а из-за элементарной глупости. Если любят, должны быть вместе, преткновения всегда будут. Это единственный шанс, помнишь, как в «Завтраке у Тиффани», не считать свою жизнь трагедией, пусть и со всеми шишками. С каких пор я стала такой романтичной?
– Часто любви лишь недостаточно. Ее почти никогда не достаточно.
Эля с непонятной скошенной грустью посмотрела на Никиту, опустила глаза и ничего больше не сказала. Он молча, держа голову прямо и смотря вдаль, сидел в припорошенном тишиной и летом Петербурге. Солнечная легкость влекла за собой свободными аккордами рока. Эля посмотрела на хрустальное небо, такое чистое, что у нее захватило дух и почему-то захотелось то ли кричать от счастья, то ли плакать. Окинула восхищенным взглядом сотни раз виденный город, каждый раз открывающий что-то новое своими стенами, бывшими свидетелями великой истории.
Впереди и в то же время в пропамяти Эле чудились темные озера дорог, отдающие синей печалью, тишина белого зимой. Мерцающие сады, трескучие каким-то своим шармом. Листва на грани сентября. Совершенство мироздания и прошлого, отшлифованного под стать Эле. Сейчас и впрямь все мнилось совершенным. Осенний август. Зимний август. Сентябрьский август. Лики памяти, растворяющейся где-то в глубине времени. Вылитые стихотворения в прозе, только не рожденные в чьей-то голове, а сотворенные природой, виденные и прочувствованные живым человеческим сердцем…
Свет и солнце. Улыбка. Впереди целая жизнь… На пороге не стояли, стучась и разливая кругом черноту, война, голод или внутренние раздирания. Так почему, пока все светло и зелено, им не просыпаться ежедневно в предвкушении чего-то грандиозного, особенного, невероятного? Интересных лиц, наслаждений, любви и солнца? Так легко верить, когда хочется этого, когда этим существуешь и дышишь! И само уже это предвкушение наполняет жизнь смыслом. Ведь они были счастливы, а что кроме счастья может быть смыслом, обязанностью, идеей и целью? Неужели матери рожают нас не за этим?
50
Мои пальцы замерли над клавиатурой. В комнате воцарилась неожиданная тишина – песни в плейлисте закончились. Я перевела дух. Я правда сделала это? Описала все, что было. С точки зрения тех, кто действительно существовал, но явно не так, как я преломила их. Так, как мне казалось, создавая свой собственный, едва похожий на реальность мир. Верно ли – кто знает? Но это и есть литература. Тут ты свободен и бьешься лишь о собственную черепную коробку, куражась от невозможности выразить, что думаешь. Я с чувством выполненного долга выдохнула, улыбнулась и подивилась себе. Зачем выдумывать что-то? Достаточно писать о себе. Остальное придет.
Это ведь и есть жизнь – сочетание мелочности, возвышения, трагедии и рутины в одном дне, человеке, ощущении.
Невыносимо прекрасная, тянущая даже своей необратимостью и грустью жизнь, слезы сквозь смех и необходимость с тоской и благодарностью смотреть, как уходят дорогие люди, потому что так было и будет всегда. И – странно – после первых позывов рыдать почему-то тянет меньше, продолжаешь пинать себя, волочить ноги и даже становишься счастливым через некоторое время. Сам факт обладания жизнью уже пресекает негодование на несправедливость… Лучше иметь жизнь и отдать ее, чем никогда не существовать… Обладание проблеском сознания – великое, непостижимое, грандиозное чудо. А главное во всем этом – невозможность заглянуть дальше, раскусить величайший смысл каждого рождения. Даже добраться до собственной души, не преломленной характером и воспоминаниями.
Мне хотелось отобразить мелодичное повествование о нашем поколении раздолбаев, людей, которые не знают, чего хотят, вернее, не хотят ничего. Но я вовремя вспомнила, что нет поколений – есть личности. Когда критики восторженно пишут, что в таком-то произведении автор затронул проблему и путь поколения, это как минимум преувеличение, необходимость критика кому-то подражать и оценивать произведение по каким-то канонам. Нет общественного, это иллюзия тех, кому это удобно. Есть отдельное. Совокупность состоит из разрозненных частей, которые более разнообразны, чем шаблонное объединение. Тем не менее, ради справедливости мне приходится признавать, что клетки образуют ткани, выполняющие одну функцию. Впрочем, это были уже не социология и психология.