– Я отучу тебя врать отцу! – взревел Бастьен.
Задыхаясь от обиды, Изора, ослепленная слезами, выскочила на улицу и, не успев опомниться, помчалась к графскому особняку. Там она точно найдет прибежище, и теперь-то уж точно расскажет Клотильде де Ренье всю правду. Графиня была удивлена, увидев ее на пороге своей гостиной. Горничная Амели вошла в комнату первой и с недовольной миной отчиталась:
– Прошу прощения, мадам, но мадемуазель Мийе не оставила мне выбора. А еще она позволила себе меня толкнуть!
– Надо же! Изора, что еще у вас стряслось? – подняла брови хозяйка дома. – Что-то с отцом? Или с матерью? Кто-то заболел или поранился? Не представляю, чем еще можно объяснить вторжение в столь ранний час…
– Мои родители – увы! – живы и здоровы. Если не считать дефекта в сердце. Они не могут меня ни любить, ни хоть немного уважать, не говоря уже о родительской нежности!
Тяжело дыша, Изора в отчаянии уставилась на огонь, пылавший на фоне чугунной плиты на задней стенке камина. На ней был изображен вставший на дыбы дракон, а на заднем плане – холмы и домик.
– Я больше не могу жить на ферме. Не хочу терпеть побои от отца.
– Выйдите, Амели, вам тут делать нечего! – распорядилась Клотильда де Ренье.
Сказанное Изорой и красные пятна у нее на щеках заинтересовали графиню, тем более что все пришлось как нельзя кстати: сегодня утром она отчаянно скучала.
– Присядь, полоумное дитя! – приказала она слащавым тоном. – Ничего не бойся, мы здесь одни. На что жалуешься, что не так?
– Жалуюсь на то, что до сих пор живу, что я на этом свете, а мои братья – нет! Отцу никогда не было до меня дела. Он только тем и занимался, что наказывал да притеснял, а после войны, по-моему, просто возненавидел.
– Не надо громких слов! Нет на свете человека, который ненавидел бы собственных детей. Характер у Бастьена тяжелый – это чистая правда, он неласков с близкими. Зато он – человек работящий и добрый католик, так что о ненависти и речи быть не может. Может, он все еще сердится на тебя за то, что ты отказалась от места в городе?
– Он сумасшедший! Мадам, пожалуйста, приютите меня у себя! Мне хватит кушетки где-нибудь в мансарде. Ничего, если там холодно. Сегодня утром отец хотел, чтобы я помогла ему на ферме, и я бы с радостью согласилась, если бы он относился ко мне по-человечески. Однако он просто хочет меня унизить, заставить пахать до седьмого пота. При том, что у него хватит денег нанять одного или даже двух поденщиков, как он это делает в сенокос или в жатву. Но нет же – он предпочитает выбиваться из сил от рассвета до заката, а потом злиться, всех облаивать и махать кулаками. Он постоянно бьет палкой собаку, и лошадей тоже.
Клотильда покачала головой. Они с фермером знакомы много лет, и в ее представлении он выглядел совершенно не таким.
– Может, ты все-таки немного преувеличиваешь, Изора? – сухо осведомилась она. – Бастьен всегда безукоризненно вежлив со мной и с моим супругом. Никогда не задерживает арендную плату, а летом привозит нам овощи со своего огорода. В округе он слывет человеком честным и серьезным. Никто не видел его пьяным, он не слоняется без работы. Ты поступаешь очень дурно, очерняя родного отца, и делаешь это, конечно же, из мести. Я вижу, что тебя сегодня били по лицу, но, может, ты заслужила? Могу тебя заверить: Теофиль не раз прибегал к телесным наказаниям с нашими двумя безобразниками. И ничего страшного с ними не случилось. А ведь мой супруг очень терпелив. Быстренько отправляйся домой и попроси у Бастьена прощения!
– Я ожидала найти у вас сочувствие. Я обманулась, – просто ответила Изора. Она, как испуганная птичка, вспорхнула с обитого бархатом кресла, на краешке которого примостилась минуту назад. – Я ухожу. На мои услуги больше рассчитывайте – я имею в виду чтение и занятия с вашими мальчиками на каникулах. На этом свете все врут и хитрят: моя мать, отец, вы – словом, все, кроме…
Настал черед вскочить и графине. Вскипев, она указала пальцем на дверь.
– Я дала тебе красивое имя, послала учиться, а ты смеешь дерзить – мне, своей благодетельнице! Я уж не говорю о подаренных платьях, почти не ношенных, и о часах, полученных тобой в день первого причастия! Бог мой! Ты разбиваешь мне сердце, негодяйка!
– У вас нет сердца!
Для раздираемой душевной болью Изоры больше не существовало преград, которые раньше удерживали ее в семейном пространстве, ограниченном шато, фермой и примыкающими полями.
– Вчера вечером я видела блуждающие огоньки, – добавила она, не отрывая взгляд от невидимой точки в пространстве. – Я испугалась, но чего? Наверняка это были мятущиеся души моих братьев. Арман и Эрнест вечно насмехались и подшучивали надо мной, но, в отличие от родителей, они меня жалели. Я так хочу, чтобы меня любили, заботились обо мне!