Я едва сдерживалась, считая про себя: «Пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре…»
Не досчитав до шестидесяти, я попросила деда:
— Уходите все, хочу спать.
— Успеется, — непривычно строго ответил дед.
Повернулся к Туричу.
— Представляешь себе, не могу лечить своих.
— Вполне допустимо, — хохотнул Турич.
Порой он внезапно взрывался смехом, как мне думалось, ни с того ни с сего и, само собой, деланно.
— Я считаю, нужно немедленно сделать операцию, — сказал дед, слегка наклонился надо мной. — Не бойся, Маша, Василий Ермолаевич сделает тебе операцию, я буду ассистировать…
— Одну минуточку, — сказал Турич, — прости, дружище, одну минуточку…
— Жду, — сказал дед.
— Я не считаю нужным спешить, — начал Турич, — к чему, Алексей? Не лучше ли подождать немного…
— Нельзя больше ждать, — оборвал его дед, — это у нее уже не в первый раз. Как бы не опоздать, Василий…
— Не бойся, не опоздаем…
Турич снова засмеялся, как мне подумалось, ни с того ни с сего.
«Чего ты смеешься? — мысленно спросила я его. — Чего тут такого смешного?»
Турич пошел к дверям, дед поспешил за ним, потом обернулся:
— Я скоро вернусь, Маша.
Он шагнул к дверям, но, словно бы одумавшись, подошел ко мне.
— Не бойся, девочка, все будет хорошо, уверяю тебя.
— А вдруг не все? — спросила я.
— Что не все? — не понял дед.
— Не все будет хорошо, вдруг операция не поможет?
— Поможет, — уверенно сказал дед, — не может не помочь.
Он бегло глянул на свои часы и заторопился:
— Ладно, лежи пока что спокойно, я скоро вернусь.
Я натянула одеяло повыше, хотя в палате было совсем не холодно, огляделась по сторонам. Здесь стояли три кровати; я лежала у самой двери, возле окна лежала женщина, как мне показалось, немного моложе бабушки, но все равно достаточно пожилая, а рядом с нею — девушка, постарше меня, может быть, лет на 5—6.
Едва дед вышел из палаты, обе они — и пожилая женщина и девушка — начали расспрашивать меня:
— Кто ты? Неужели дочка Алексея Алексеича? Ах, внучка, ну это, пожалуй, и впрямь похоже; Алексея Алексеича все в больнице уважают. Правду говорят, что он раньше был главврачом?
— Правда, — ответила я, — мой дед вообще человек замечательный, — у него нет ни одного, самого маленького недостатка!
— Таких людей не бывает, — заметила девушка.
— Бывает, Майя, — сказала женщина, лежавшая напротив нее, у окна; звали ее Клавдия Петровна, как я после узнала, — редко, но все же…
— А Турич тебе нравится? — спросила я Майю.
— Кто, Турич? Главврач?
— Он самый.
— Не знаю, — сказала Майя, — как-то не думала об этом.
Тут в палату вошла сестра Ляля, которую я знала, она иногда приходила к нам, когда дед почему-то требовался в больницу.
— Пошли, — сказала Ляля, — будем тебя готовить к операции…
Признаюсь, я заплакала. До того это страшно прозвучало: «Будем тебя готовить к операции»… Вслед за Лялей в палату вошел дед.
— Маша, даю тебе самое честное слово, все будет хорошо!
Он обнял меня. От него пахло йодом, немного табаком, почему-то горькой травой полынью. Я прижалась лицом к его плечу:
— Не хочу, чтобы Турич меня резал!
— Он — хороший врач, — сказал дед, — отличный хирург, поверь, Маша…
Я перебила его, повторила снова:
— Не хочу, чтобы он меня резал!
— Он отличный хирург, — снова сказал дед, — и потом, операция по поводу аппендицита — это отработанная, проверенная, поверь, я не сомневаюсь, все будет хорошо!
— Тогда режь меня сам, — сказала я. Слезы с новой силой хлынули из моих глаз.
— Не могу, — дед с сожалением развел руками, — не могу своих оперировать, хоть убей, никак не могу!
— Я вас, Алексей Алексеевич, очень даже понимаю, — вставила Клавдия Петровна, — я бы тоже, наверно, не сумела бы своего сына или, скажем, сестру, оперировать, как это, подумала бы, как это можно, чтобы своего, кровного, да ножом, да по самому живому?
Дед обнял меня.
— Пойдем, Маша, прошу тебя, не упрямься…
Много позднее, когда я уже окончательно поправилась, я узнала о разговоре, который произошел в тот раз между дедом и Туричем.
Турич, едва лишь осмотрел меня, сразу понял все как есть.
— Это перитонит, — сказал он.
— Знаю, — сказал дед. — И что же?
— То, что уже поздно, — продолжал Турич. — Поздно оперировать.
— Ты в этом уверен? — спросил дед.