Циркачка, не скупясь, делилась с нею множеством всякого рода занимательных историй, которые случались в цирке. Больше всего Светлану поразил рассказ об одном известном дрессировщике.
— Это был замечательный мастер, — рассказывала циркачка. — По-моему, звери слушались не только его слова, но даже и взгляда, едва только он входил в клетку. Удивительный был человек, поверь, я таких никогда еще не встречала, а мне пришлось видеть многих дрессировщиков. Но как-то случилась с ним беда. Его жена влюбилась в какого-то мальчишку, наездника с бегов, и бросила мужа. Причем бросила она как-то удивительно подло, собрала все вещи, какие только могла взять с собой, и ушла, не написав ни строчки, не сказав ни одного слова на прощанье, а ведь прожили вместе немало лет, наверное, семнадцать. И знаешь, что получилось? Он был так поражен, так убит в самое сердце, что разом сник. У нас в цирке говорят обычно в подобных случаях: он потерял кураж.
— Что это значит? — спросила Светлана.
— Это значит потерять бодрость духа, стойкость, мужество, волю к победе, способность бороться, одним словом, он все потерял. И звери почуяли это, ведь звери очень умные, все понимают, они почувствовали, что дрессировщик потерял кураж, и разорвали его.
— Разорвали? — воскликнула Светлана.
— Да, на куски. Вдруг поняли: нет больше куража…
Светлана передернула плечами.
— Боже мой, какой ужас! Ведь они слушались его и любили?
— Слушались и, надо думать, любили, — согласилась Таисия Гарри.
— Это были львы?
— Нет, тигры и барсы. Они коварнее львов. Львы намного деликатнее.
Как ни была Светлана ошеломлена рассказом Таисии Гарри, однако слова о деликатности львов не могли не вызвать улыбку. Но Таисия с жаром продолжала:
— Уверяю тебя, девочка, львы деликатней и чистосердечней! Мой дед дрессировал и тех и других, он, помню, говорил: лучше иметь дело с десятком львов, чем с одним тигром или барсом. Вот уж, в самом деле, звери без стыда и совести…
Таисия вышла из электрички раньше Светланы. На прощанье протянула ей руку, бренчавшую браслетами.
— Помни, девочка, никогда не теряй кураж, поняла?..
Приехав к тете Паше, Светлана рассказала ей об интересной встрече, о том, что рассказала ей циркачка.
— А что, — заметила тетя Паша, — правильно она сказала, и тебе бы теперь в самую пору и послушаться. Потому как, думаешь, не вижу, что страдаешь?
— Нисколько я не страдаю, — сердито сказала Светлана.
Тетя Паша махнула рукой:
— Как же, так я тебе и поверила! Но что было, то было, а кураж не теряй, не след его терять, это я тоже так соображаю.
Между тем Славик вызвал свою маму, она немедленно прибыла из Калязина, заплаканная, жалкая, в нелепой шляпке на сухонькой голове, на руках нитяные, самодельные перчатки.
— Света, дорогая, что случилось? Почему ты так обидела моего бедного мальчика? Он же места себе не находит…
— Мы слишком разные, — отвечала Светлана. — Мы не можем быть вместе…
Она бросилась искать помощи у родителей Светланы:
— Что же это такое? Неужели наши дети разошлись навсегда?
Отец Светланы молчал, мать сказала:
— Пусть сама Светлана решает, как ей быть…
В глубине души Ада была довольна: Славик был ей давно уже не по душе.
— Но он же такой хороший, — взывала к Аде сватья. — Он не пьет, не изменяет, не шляется, любит Светлану…
Ей так и не удалось уговорить ни Светлану, ни ее мать. И она уехала к себе в Калязин, а Светлана, встречаясь в институте со Славиком, равнодушно кивала ему:
— Привет…
Он отвечал ей так же походя:
— Привет…
Светлана не притворялась. Со временем все отболело, все пришло в норму. И она уже могла спокойно встретиться с бывшим своим мужем, даже перекинуться с ним несколькими словами. А матери сказала:
— Я теперь долго не выйду замуж…
— Почему? — спросила мать.
— Потому что хорошее дело браком не назовут, — ответила Светлана. — И потом, сама знаешь, как трудно найти человека по себе.
— А возьми нас с папой, разве мы не счастливая пара? — спросила мать.
— Вы — да, счастливая, — согласилась Светлана. — Но вы — это одна такая пара на миллион, а может, и на десять миллионов!
Светлана любила родителей. Отца уважала за его ум, за интеллект, за разносторонние знания, считалась с его мнением, гордилась им. А мама иногда представлялась ей маленькой, неразумной, даже моложе ее самой, словно бы младшей сестренкой, которую следует опекать и следить за ней, чтобы чего не натворила. Мама была натурой увлекающейся, доверчивой, сама о себе говорила: