— Конечно, это счастье, — сказала Ольга, стараясь, чтобы голос ее не звучал завистью, с трудом подавляемой. — Это, поверьте, счастье…
— Наверно, — согласилась Ада. — Но, по-моему, счастье — это прежде всего здоровье, нет здоровья — ничего нет, поверьте…
О, непостижимость человеческой природы! Ольга слушала пояснения Ады: «Здесь мы в Париже… А здесь на Пикадилли… Здесь в ФРГ…» и следила за тем, чтобы ни единого слова не вырвалось наружу, слово, о котором позднее она могла бы пожалеть.
«Почему? Ну почему этой глупышке, примитивной, словно мычание, так везет? Почему она запросто перечисляет страны, в которых ей довелось жить, не так, как другие, ездившие с туристской группой, сегодня в одном городе, завтра уже в другом, и все наспех, торопливо, трясясь в автобусе…»
Если бы ей, Ольге, выдало такое вот счастье — увидеть мир, пожить подолгу то в одной стране, то в другой, — она не Ада, она бы многое могла увидеть, заметить, запомнить, понять и, кто знает, может быть, впоследствии и написала бы какие-нибудь путевые очерки или далее повесть, а возможно, и роман…
Внезапно Ада зажгла свет.
— Простите, — сказала, слабо улыбаясь. — Я что-то устала, может быть прервем?
— Ну конечно же, — торопливо ответила Ольга. — Что за вопрос!
Ада прилегла на диван. Лицо ее побледнело, крупные капли пота блестели на лбу.
Ольга испугалась. Вдруг это с нею какой-то приступ, что тогда делать?
— Полежите спокойно, сейчас полегчает, — сказала Ольга.
— Это у меня бывает часто, — сказала Ада, с усилием улыбаясь, голос Ады звучал слабо, еле слышно. — Вдруг ни с того ни с сего…
Ольга молча глядела на нее. До чего побледнела, совсем восковая сделалась. Наверное, и в самом деле, она тяжело больна…
Однако прошло еще какое-то время, и Аде стало лучше. Щеки ее слегка порозовели, дыхание стало ровнее. Улыбнулась, вскочила с дивана.
— Мне уже легче. Все прошло. А вы, я видела, испугались, верно? Подумали, очевидно, что я с нею буду делать здесь, на даче, когда никого нет? А вдруг сыграет в ящик?
— Ну, зачем вы так?
Про себя Ольга удивилась, дурочка дурочкой, а ведь вот, в проницательности не откажешь, все как есть поняла!
Ада подошла к зеркалу, пригладила волосы.
— На кого я похожа? Ужас что такое, Валерий приедет, не узнает меня…
Обернулась к Ольге:
— Не то что вы. Вы — воплощенное здоровье, гляжу на вас с белой завистью…
— У меня тоже свои хворобы, — Ольга притворно вздохнула. Была бы здесь Светлана, она, возможно, поняла бы Ольгины слова по-своему и, пожалуй, не ошиблась бы: Ольга, подобно Славику, боялась чужой зависти и потому иной раз любила пожаловаться на некие болячки, которые одолевали ее, особенно любила жаловаться перед истинно больными людьми, чтобы не позавидовали и не сглазили бы…
— Сейчас будем чай пить, — решила Ада и отправилась на кухню.
Ольга рассеянно перебирала слайды, иногда разглядывала их на свет, когда-то эти маленькие картонные квадратики обвевал ветер далеких стран, Ольге казалось, до сих пор еще они хранят дыхание этого куда-то умчавшегося ветра.
Если бы увидеть Триумфальную арку, улицу Пикадилли, картинную галерею в Мюнхене…
— Вы давно женаты? — спросила Ольга, сидя с Адой за столом.
— Ужасно давно, скоро серебряную свадьбу справлять будем. Мы очень нуждались в молодости.
Она усмехнулась, словно давние, невеселые воспоминания согревали ее.
— А потом Валерий перешел в Агентство «Новости», потом написал свою первую книгу о колониализме в ЮАР, он в ту пору уже съездил в ЮАР, и так быстро, знаете, написал книгу, буквально за четыре месяца.
— И с тех пор ваше положение стало улучшаться? — спросила Ольга.
Ада кивнула.
— Да, в общем, первая книга открыла путь, как говорится…
— А Валерий Алексеевич много работает? — спросила Ольга.
— О, ужасно много, он такой усидчивый, — Ада вздохнула. — Я ему иногда говорю: оторвись хотя бы ненадолго, пойди, погуляй, куда там, сидит здесь, в своем кабинете, и пишет с утра до вечера!
— Я люблю прилежных и трудолюбивых людей, — сказала Ольга.