Как-то сказал Клаве:
— У меня была очень умная мама. А я был непослушный малый, ничего нельзя было со мною поделать. Мама поучала меня: «Не перечь, не противься, не старайся доказать каждому, что ты выше его на голову, напротив, старайся как пчела взять от каждого человека то, что для тебя выгодно и необходимо, только так…»
— А ты что же? — спрашивала Клава.
Он смеялся.
— Я? А что я? Я шел своей дорогой, не собирался быть ни пчелой, ни бабочкой.
Ей хотелось спросить его о том, кто у него есть, женат ли — и не могла спросить. Язык прилипал к гортани, каждое слово давалось с трудом. В конце концов решила: захочет — сам все скажет, не надо ни о чем спрашивать.
Иной раз она ловила себя на том, что сердится на него. Так бывало тогда, когда он издевательски рассказывал о тех, с кем, по его словам, ему приходилась встречаться чуть ли не каждый день, работать бок о бок.
Сколько всякого рода насмешек обрушивалось на голову того или иного незадачливого знакомца, сослуживца, родича, как ловко и лихо с чисто садистским удовольствием Хмелевский умел подметить самое смешное, самое некрасивое, он обладал острым приметливым глазом, в этом ему не откажешь…
— Как можно так говорить о людях? — спрашивала Клава. — Ведь ты решительно никого не любишь, всех презираешь…
— Далеко не всех, тебя, например, люблю, — отвечал он. Ну, что с ним поделаешь?
Она боялась познакомить его со своими родителями. Боялась, что он и в них, как во всех остальных, сумеет подметить что-то смешное, некрасивое и потом начнет так же передразнивать, пародировать манеры, голос, само выражение лица…
Впрочем, он и не рвался знакомиться с ее родными.
— Мне достаточно тебя одной, — говорил подчас.
Сперва он скрыл от нее, что женат. Позднее она поняла, когда узнала обо всем, он потому так свободно распоряжался своим временем, что семья была на даче.
— Увы, — сказал он однажды. — Я, Клавочка, если хочешь знать, женатый человек.
У нее внезапно больно сжалось сердце, до того больно, что, казалось, не сумеет дышать. Однако постаралась не показывать вида, спросила почти весело:
— Вот как? Что же, поздравляю…
— Поздравлять не с чем, — сумрачно возразил он. — У меня сложные отношения с женой…
— Ясно, — сказала она, но он понимал, ничего ей не ясно, опыта жизненного, душевной закалки у нее и в помине нет, да и откуда ему быть в эти годы.
Да, он женат, с женой сложные отношения, она тяжело больна и потому оставить ее невозможно, но он надеется, настанет такое время, может быть, даже скоро, и они будут вместе, ничто никогда не разлучит их. Ведь он любит впервые в жизни, в самый первый раз…
Летом отцу Клавы дали на заводе две путевки, и они с мамой поехали в санаторий. В тот же вечер, когда Клава осталась одна, Хмелевский пришел к ней. Клаве казалось, это ее муж вернулся домой с работы. Ах, если бы это было так на самом деле!
Она не пошла в институт, занялась хозяйством, испекла кулебяку с капустой, мамино коронное блюдо, мама научила ее, как надо добиваться абсолютной воздушности теста и сочности начинки. Зажарила мясо, приготовила салат, опять-таки по маминому рецепту: вареная картошка, морковь, лук, антоновское яблоко, грецкий орех, и все сверху щедро полито майонезом пополам с подсолнечным маслом. И еще приготовила крюшон, слила в один кувшин различные компоты, клубничный, малиновый, грушевый, прибавила красного вина, нарезала лимонной цедры, крюшон получился отменный.
Хмелевский объедался кулебякой, салатом, стакан за стаканом пил крюшон, не уставал похваливать:
— Какая же ты у меня умница! Что за мастерица!
— Правда? Тебе все нравится? — спрашивала Клава. Он отвечал, полузакрыв глаза, целуя кончики своих пальцев:
— Пища королей, еда императоров и волшебников.
Потом она убрала со стола, они стали смотреть телевизор, он на диване, она на скамеечке, у его ног, ей представлялось, они давным-давно женаты, за плечами долгая, дружная, счастливая жизнь… И тут она перехватила его взгляд, он смотрел на стенные часы. Разумеется, она поняла сразу: ему пора уходить. Так и вышло, он сказал:
— Клавуся, мне надо идти…
Потом добавил:
— Я приду завтра, нет, лучше послезавтра.
Он пришел послезавтра, она снова испекла кулебяку, с радостью смотрела, как он ест.