— Ну и что с того? Он, дочка, знаешь какой доктор? Всем докторам нос утрет, такого мастера во всем свете поискать — не найдешь…
Как бы поняв, что именно о нем идет речь, Аркадий Петрович вновь появился в дверях палаты.
— Так как же, Белов, будешь выписываться?
Меня поразил взгляд Белова, не то вопросительный, не то умоляющий, он молча смотрел на жену и на дочь, уже не боясь встретиться с ними взглядом.
Жена не замедлила ответить:
— А как же! Неужто здесь на веки вечные останется?
— Хорошо, — произнес Аркадий Петрович. — Стало быть, приступим к оформлению…
И снова скрылся, теперь уже надолго. Белов приподнялся на постели.
— Значит, берете меня отсюда? Да, в самом деле?
Жена молча, укоризненно глянула на него, Нюра почти возмущенно сказала:
— Да ты что, папа? Ты что это, всерьез?
— Берете? — повторил он, откинул голову на подушку, глубоко, что называется, всей грудью вздохнул. — Берете, выходит…
— Вася, — сказала жена, легонько погладив его по плечу. — Что это с тобой, Вася?
— Постой, — перебил ее Белов. Постой-ка, минутку… — Нахмурился, потом приподнялся на постели: — Постой, как же это так все вышло?
— Что вышло? — спросила жена.
Не отвечая ей, он посмотрел на меня.
— Вроде ты письмо писала? Верно, ведь ты?
— Да, я.
Мне-то уж все было ясно. Все, как есть. А он еще ничего не понимал.
— Постой, — снова повторил Белов, повернулся к жене: — Ты мое письмо получила?
— Ну, а как же, Вася, — удивилась жена. — Как же иначе мы бы приехали, как думаешь?
— И адрес там был? — продолжал допытываться Белов.
— Само собой, как же без адреса письмо посылать?
Он медленно покачал головой.
— Ничего не понимаю, хоть бейте меня до утра до самого, ничего никак не пойму!
— Чего ж тут не понимать? — спросила жена. — У меня твое письмо при себе…
Отогнула свою плюшевую жакетку, — бабушка говорила мне: в деревне такие вот жакетки называют плюшками, — отстегнула английскую булавку, которой был застегнут внутренний карман, наверное, там лежали и деньги и документы, вынула конверт. Я сразу узнала его, бледно-розовый, уже порядочно измятый.
— Хочешь, прочитаю? — спросила жена и, не дожидаясь ответа, стала читать:
«Здравствуйте, дорогие мои Паша, Нюра и Андрюша! Теперь уже все позади, я остался жив и думаю теперь о том, чтобы поскорее с вами встретиться. Приезжайте ко мне, я в Москве, в госпитале, адрес: Малый Головин переулок, дом восемь, спросите, где бывшая школа номер тридцать четыре, вам каждый покажет. Жду вас, как соловей лета, скучаю и считаю дни. Ваш муж и отец Василий Белов».
Паша, жена Белова, произносила слова громко, даже не заглядывая в письмо, наверно, успела заучить немногие эти строки наизусть.
— Ну как, теперь понял? — спросила. — Мы как получили твое письмо, так в тот же момент к нашему председателю, к Прохору Алексеичу, он тоже прошлый год раненый вернулся, так и так, говорю и письмо показываю, что хочешь, говорю, делай, а мы с Нюркой за отцом поедем…
Белов по-прежнему обалдело, недоумевающе смотрел на нее.
— Андрюшка тоже хотел поехать, — добавила Нюра, — да мы с мамой отговорили его, дома тоже надо кому-то остаться, правда ведь?
— Правда, — не сразу ответил Белов. Глянул на меня, сказал: — А ну, Уланская, подойди-ка на минутку…
Я приблизилась к кровати. Он потянулся, обнял меня. Прижался жесткой, небрежно выбритой щекой к моей щеке.
— Ты что, неужто плачешь? — удивилась жена.
Он ничего не ответил, все еще не отпуская меня.
— Что это с ним? — спросила озабоченно жена. — Может, доктора позвать? Давай тогда, зови…
— Никого звать не надо, — сказал Белов. — Все хорошо. Это мы с Уланской знаем, как оно все есть, верно, Уланская?
— Верно, — сказала я. — Вернее верного!
Он вдруг заговорил быстро, взволнованно, не заканчивая слов, будто торопился куда-то:
— Я думал, никогда уже не увидимся, все, кончено, хана, как говорится, потому как кому я нужен, инвалид безногий? Какой от меня толк?
— Перестань! — сердито сказала его Паша, негустые брови ее сошлись на переносице, лицо стало вдруг в один миг жестким, утратив начисто всю зыбкую мягкость очертаний. — Еще чего придумаешь?
Он глубоко, медленно вздохнул. Так вздыхают обычно в конце долгого пути или сбросив наконец-то давящую плечи тяжесть.
— Нет, правда? — спросил. — А я-то думал…
— Что ты думал? — спросила Паша.
Он махнул здоровой рукой.
— Про что думал, то кончилось, и не к чему вспоминать…
— И то ладно, — заметил Сизокрылов.