К тому же в этом доме нет телефона, и ей снова придется отправляться на знакомую заправку. Надо кому-нибудь все рассказать. Внезапно в дверь постучали, и снаружи донесся знакомый голос — голос Брета.
Он постучал еще раз. Ларк быстро отперла дверь и широко ее распахнула.
На крыльце стоял Брет, такой знакомый и безобидный. Она обрадовалась ему как родному. Кажется, никогда в жизни она так не радовалась.
— Брет! — воскликнула она, хватая его за руку.
Он вошел в дом, и Ларк быстро захлопнула и заперла дверь.
Глава 23
Путаясь в словах и перескакивая с темы на тему, она принялась рассказывать ему все разом, оживленно жестикулируя.
— Не так быстро, не так быстро, — остановил Брет, хватая ее за руки.
— Трент только что был здесь! — объявила она. — И говорил очень странные вещи! Скажу вам по правде, Брет, я думаю, что это он убил Мэри-Джейн!
— Надеюсь, вам он не причинил вреда? Забота и сочувствие Брета тронули ее. Только сейчас она почувствовала, насколько была до сих пор одинока.
— Нет, все в порядке, — сказала она и подумала о страшном взгляде Трента и о том, что он обещал вернуться.
— Но он напугал меня, — призналась она.
— Что он сделал? Что он вам сказал? — живо поинтересовался Брет.
От него исходил хорошо ощутимый запах алкоголя. Он был пьян, и сердце ее упало. Может ли человек в таком состоянии хоть чем-то ей помочь?
— Он рассказал мне о своей сестре, — ответила она.
— Нэнси? — удивился Брет и сразу отдернул руки.
Ларк машинально потерла ладони.
— Не помню, чтобы он упоминал ее имя, — сказала она, расхаживая по комнате. — Он только рассказал, что его сестра забеременела от Натана, а потом попыталась покончить с собой.
Брет ничего не ответил.
Она остановилась, не в силах свести с него глаз — так ее поразило странное выражение его лица. Его рот был открыт, а взгляд блуждал в пространстве.
— Вы знали ее? — спросила она. — Я имею в виду сестру Трента.
Ее вопрос вернул его к действительности.
— О да, — ответил он.
Его взгляд снова стал почти осмысленным, но в его голосе продолжали слышаться странные интонации, словно его сознание было здесь только отчасти.
— Да, можно так сказать. Она старше меня, и в школе мы учились в разных классах.
Он покачнулся, но схватился за стену и выпрямился.
— Да вы совсем пьяны! — не удержавшись, воскликнула она с испугом и раздражением одновременно.
“Похоже, — подумала она про себя, — что вот-вот отключится”.
— Ну и что? — возразил он. — В наших местах и заняться-то больше нечем.
Эти слова удивили ее.
— А я думала, что вам здесь нравится.
— Да вы что? Я терпеть не могу эти места! Это же Айова, господи ты боже мой!
При их первой встрече он говорил совсем другое. Или это сказывается алкоголь? Или Брет действительно так недоволен своей жизнью? Почему же он тогда торчит здесь? Он одинокий человек, его никто и ничто здесь не держит, и он всегда мог бы уехать.
— А вы не поняли? — сказал он, словно угадав ее мысли. — Здесь то место, где собираются неудачники.
О чем он говорит? Она покачала головой.
— Я не считала вас неудачником. Он саркастически засмеялся:
— Вы ничего обо мне не знаете — вот что замечательно. И вы ничего не хотите обо мне знать — разве не так?
— Нет, — сказала она, но почувствовала, что в его словах есть доля истины.
Она вспомнила, с каким нетерпением старалась избавиться от него днем, и поняла, что в общем, если по правде, он ей безразличен. У него свои проблемы, у нее — свои. Так что в проницательности ему не откажешь. Похоже, Брет не зря окончил факультет психологии.
— Вы, например, не знаете, что я начал работать в университете, преподавать студентам? Не знали, правильно? Но когда я оказывался перед аудиторией, во мне что-то происходило, словно внутри все замерзало, и я не смог это преодолеть. Как же можно быть преподавателем, если ты так теряешься перед людьми? Я бежал оттуда и спрятался здесь.
— Но есть же способы преодолеть эти страхи?
— А вы думаете я не пробовал? Я испробовал все — гипноз, таблетки, алкоголь. И ничего не помогло.
Он махнул рукой.
— А, это все неважно. Я наконец понял, что принадлежу этим местам. Я понял, что невозможно покинуть место, где ты когда-то был несчастлив. Труднее, чем то, где ты был счастливым. Вы не замечали?
На самом деле он не ждал ответа и продолжал свой монолог:
— Большая часть моей души похоронена здесь, и переезд в другое место сделал бы меня никем и ничем, просто формой без содержания. И в этом-то и заключается причина, почему я не смог преподавать, — меня на самом деле там не было. Разве это не заметно? Моя сущность всегда находится здесь, в округе Метамора, штат Айова.
Фары патрульной машины рассекали тьму. На спидометре было точно пятьдесят пять миль в час.
Адам Трент сразу же почувствовал влечение к Ларк Леопольд. Она выглядела старомодной, что было в его вкусе. И чистой, по-настоящему чистой. Это ему особенно понравилось. Но потом Брет рассказал ему, как они развлекались в его машине после поездки в кинотеатр, так что даже стекла запотели изнутри. Потом она переспала с Сенатрой.
Сенатра, опять Сенатра, почему только его так любят женщины? Разве они не видят, что он собой представляет?
Сначала Трент был разочарован тем, что она совсем не такая, какой показалась ему сначала, но потом он принял все как есть. К тому, что вещи имеют неприятную сторону, изнанку, он давно привык. Но что плохого в том, если бы двое взрослых людей по взаимному согласию хорошо провели время?
Чем больше он об этом думал, тем лучше мог представить в своем воображении ее белые ляжки, обхватившие его бедра. Чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось включиться в игру самому.
Когда он сказал, что у него давно не было женщины, он сказал правду, а когда он услышал то, что про нее говорили, он решил, что это именно то, что ему нужно, — есть партнер на одну ночь. Он страшно удивился, когда она его отбрила.
Перед тем как ехать домой, Трент решил заскочить в участок — еще раз убедиться, что Сенатра на месте — за решеткой и под замком. Предосторожность совсем не лишняя, потому что парень с его очарованием вполне мог бы удрать и не из такой тюрьмы.
Сенатра оказался там, где ему и полагалось.
Проклятый сукин сын выглядел просто ужасно. На минуту в душе у Трента шевельнулась жалость. “Плохо, — подумал Трент, — когда ты начинаешь их жалеть и воспринимать как человеческие существа, тогда-то они и садятся тебе на шею”.
— Что, объявил голодовку? — спросил он Сенатру.
Сенатра медленно поднял голову, его глаза глубоко запали. Надзиратель предлагал ему электробритву, но он ею не воспользовался, так и сидел, по глаза заросший щетиной.
— Пошел к черту, — сказал Сенатра, и хотя слова и были крепкими, но голос его был полон усталости и разочарования. Жизнь потихоньку начинала его обламывать.
— Сожалею, что повредили тебе ключицу, — сказал Трент.
— Ничего, не волнуйся. Вообще-то я не сутяга, но думаю, что судебный иск будет здесь в самый раз.
— Но ты первый напал на меня.
— Меня нельзя держать в тюрьме по состоянию здоровья, это предусмотрено законом.
“Какой упрямец”, — подумал Трент.
— А я-то думал, ты уже приготовился сознаться.
Сенатра презрительно фыркнул.
— Я слышал, сегодня твоя бабушка заходила навестить тебя? — спросил Трент.
Сенатра промолчал.
— Но ты, конечно, не знаешь, что после свидания с тобой она зашла и ко мне в участок.
Было видно, что на этот раз Сенатра заинтересовался.
— И что же ей было надо от тебя?
— Оживить в памяти кое-какие воспоминания. Ты сам, наверное, уже не помнишь, что она вела мой класс в воскресной школе, так что мы поговорили о старых добрых деньках. Но она приходила не для этого.