Если бы в первой линии вырвало бы до сотни, до двух сотен всадников, если бы впереди все еще шла бы первая линия, быть может, и вторая лава без задержки миновала бы смертный предел. Но первая линия была сметена, и вторая остановила коней на смертной грани, чтобы повернуть назад. На развороте ударил второй залп, почти по неподвижной цели. Немногие уцелели, только те, кто, услышав гром летящих стрел, тут же и пали с коней, чтобы быть растоптанными третьей лавой, ибо третью лаву вел сам Арапша. И столь страшен и гневен был его вид, что третья линия перескочила через тела поверженных, через трупы коней, рассеяла, смешала строй и дошла до предела, с которого можно было пустить стрелы. Стрелы пустили, но тут же получили в ответ с расстояния в двести с лишним шагов по четыре железных стрелы на всадника.
Арапшу спасли кольчуга и стальное зерцало, спасло забрало на шлеме, конь его пал, пронзенный сразу тремя стрелами. В тяжелых доспехах не встать без помощи. Арапша полз, к нему скакали его телохранители, его неистовые барсы из Ак-Орды. Подхватили под руки и потащили назад между коней...
Мамай стоял как изваяние. Он окоченел. Этакого он не ждал. Знал, что битва будет нелегкой, знал, что Бегич был искушенным воином и пал на Воже не по неразумию, а повержен был могучей силой. Но этакого не ожидал. Самое грозное оружие, которым Орда побеждала всех, с которым Чингисхан прошел от далекого Ольнонского бора сквозь страну Хань, поверг империю, поверг Хорезм, а хан Бату дошел до Адриатического моря, грозное оружие, которое убивало, секло врагов до рукопашного боя, которое терзало тело врага до того, как он поднял меч,— ордынский лук оказался бессильным.
Мамай дал знак трубачам, чтобы посылали в бой всадников левого крыла, а всадники правого крыла готовились бы к бою и давили бы со спины на левое крыло, развернутое в боевой порядок.
Командору генуэзской пехоты он сказал, чтобы тот спешил всех тяжеловооруженных всадников из туменов главных сил и построил их во фряжский строй. На конях оставались лишь воины правого и левого крыльев.
Сотни первой линии левого крыла собирались из косогов. То были союзники поневоле. Мамай решил завалить поле телами косогов, заслонить ими своих ордынцев. К Арапше поскакали гонцы с повелением: копьями и мечами гнать косогов на русские стрелы.
Это устраивало Арапшу, он мог увидеть, как обороняются русы, тогда уже и бросить в удар свои тумены правого крыла. Он искал слабое место в обороне русов. Его воины пытались найти броды через Смолку и просочиться в лес, чтобы лесом обойти строй русов. Смолка и неширока, и не так-то глубока, но подходы к ней — вязкое болото. Кони проваливались по брюхо, дно у речки вязкое. Сотня воинов едва пробралась к воде, и тут из травы, из камышей, из осоки встретили их стрелы. Они разили всадника в лицо, коня в глаз. Здесь обхода не было.
Арапша наносил удар по правому крылу русов, удар наискосок, заворачивая всадников боком к русским стрелам. Три, четыре, даже пять линий выходят одна за другой под стрелы наискось, глубина строя увеличится до ста и более всадников. Одна сотня будет идти под защитой другой сотни. Правая сторона будет нести потери, но те, что в глубине, достигнут конных русов.
Боброк предполагал, что после налета первых лав Мамай задумается о тактике боя. Спешит ли свои главные силы и сразу начнет движение пеших воинов или попытается опрокинуть конные полки правой и левой руки? Предполагал он и задержку в ходе битвы, ожидал выдвижения стенобитных орудий.
Когда Арапша начал продвигать вперед плотно сдвинутые сотни всадников левого крыла, Боброк понял, что удар готовится по полку правой руки. Орда выманивает конницу из строя. В поле выходить рано. Орда в любой точке имеет численный перевес, и еще не создано перелома. К Андрею Ольгердовичу поскакали гонцы с приказом не ввязываться в преследование.
Семен Мелик скакал за строем Большого полка к полку правой руки, чтобы оттуда руководить стрелковым боем. Мог он, однако, не спешить, каждый сотник, каждый десятский, каждый стрелок знал, что делать, хотя и впервые видели нападение косым строем. Целиться в стрелять! Пускать и пускать стрелы по коням, если трудно попасть во всадника.
Железные стрелы клоками рвали ордынский строй, валили всадников, сбивали лошадей, однако конный косяк Арапши неуклонно приближался к кованой рати Андрея Ольгердовича.
Косые сотни вошли в полосу обстрела пешего полка. Опустились гибельные копья, сверкнула стальная дуга. Но ордынцы — мимо, к кованой рати. Стрелки выпускали каждый по железной стреле с промежутком в шесть секунд. Первый ряд переяславских копейщиков пускал стрелы из лука, три секунды — стрела.
Легковооруженной коннице при встрече с кованой ратью следует рассыпаться редким строем, кружить вокруг неповоротливого всадника, вокруг отягченного грузом железа коня. Косогов стиснули с двух сторон. С одной стороны их секли стрелы, и они невольно теснились влево, с другой стороны давили копьями ордынцы. И косоги не раскинули строя, негде было раскинуть, когда затрубили трубы в полку правой руки, и, собираясь в клин, углубляя ряды, на них тронулись на рысях воины Андрея Ольгердовича.
Кованая рать рассекла надвое лаву косогов, на ходу раздвигая клин. Литвины, псковичи и полочане разили двуручными мечами. Привстав на стременах, литвины били с высокого замаха, и нечем было отразить такой удар. Когда один опускал меч, то другой только его подымал, будто цепами молотили рожь. А если косог рвался к рыцарю, пока тот не поднял меча, из второго ряда его поражало длинное копье. Тех, что были оттеснены к копейщикам, не переставая, секли железные стрелы.
Клин кованой рати раздвигался. Одна сторона основания клина теснила косогов к болотам у Дубика, другая сдвигала их на копья переяславского полка. Молот ударил, меж наковальней и молотом ломались копья, выпадали из рук мечи, началось теснение, всаднику рукой не взмахнуть.
Андрей Серкизович понял, что настала минута пешим ударить по конным. Ударили бубны, и в такт их боя двинулся переяславский полк тихим шагом, как не раз ходил, выверяя каждый шаг, на учениях. Медленно, склонив длинные копья, полк давил на конных сбоку. Правое крыло русского войска изогнулось полумесяцем, опрокидывая конные сотни ордынцев.
И вот уже клин кованой рати литвинов и псковичей пронзил насквозь косогов и врезался в Мамаевых всадников, подбирая как юбку основание клина и расширяя свое чело.
Двуручные мечи обрушивались на меховые шапки, ломали легкие щиты, ломали всадника и коня одним ударом.
Такого боя не знали ордынцы, такого боя они не умели держать, им нужен простор, им нужен размах для броска аркана, им нужно место для бега, чтобы на скаку разить врага стрелами.
Опрокидывая задних, передние показали спину кованым воинам. Столетиями внушалось, это в крови жило — убегай и поражай, заманивай и выводи под стрелы своих.
Пеший переяславский полк остановился. Под ударом бубнов медленно попятился назад.
Боброк с волнением смотрел на конницу Андрея Ольгердовича. Пора отходить. Не увлекся ли? Дал знак трубить отход. Взревели сотни труб, посылая короткие сигналы. Кованая рать остановилась. Передние стояли, задние заворачивали коней, возвращаясь в строй.
— Боже! — молвил Владимир Андреевич.— Один раз увидеть и умереть!
Мамай оглядывался назад. Он ждал, когда двинется в обтек холма пеший строй. Коноводы отводили коней, всадники спешились, командор на белом коне ехал впереди. Россыпью перед грозным лесом копий шли арбалетчики.
Боброк видел, как из-за Красного холма выползает ощетинившаяся копьями черепаха. Мамай спешил всадников, стало быть, не выйдет из боя, спешил всадников, стало быть, огромный перевес в коннице исчез, конные силы сравнялись. Столкновение пеших воинов — этого и искал Боброк, это задумано с князем Дмитрием, когда еще только вооружались городовые полки.