Ночью город осыпали стрелы с паклей, пропитанной земляными маслом. Деревянный город вспыхнул со всех концов. Зарево над Пропском и на этот раз упредило Олега. Он велел ударить в набат, дружину вывел из города и перевез ее через Оку в болотистые леса. За ним ушли горожане, бежали посадские.
Днем Мамай зажег со всех концов пустой Переяславль, не задерживаясь, гнал тумены на Вожу. Поле смердило, стаи шакалов бродили по холмам, разбегались от конского топота. Поднялась туча воронья и заслонила небо. Старому воителю нетрудно было вообразить, что здесь произошло, как стояли русы, как кинулся на них Бегич. В один переход Мамай выскочил к Оке под Коломной.
Сигнальные дымы давно торчали в небе, они кричали безмолвно о страшной опасности, черные дымы стояли вокруг Коломны. Сигнальные дымы оповещали, что идет вся Орда.
Дмитрий призвал Боброка.
— Неужели свершилось, неужели сегодня? Мамай идет?
— Всей силой Орда так быстро не может идти. Бояться нечего, князь!
— Я не успею собрать дружины подручных князей.
— Они нужны в поле, князь, в городах около крепостей не нужны. Моли бога, чтобы Орда пошла через Оку. Не пойдет! Мамай искусный воитель.
Боброк поднял по тревоге пешие полки, одним крылом опер их о Коломенскую крепость, правое крыло защитил четырьмя тысячами всадников.
К вечеру возникли на рязанском берегу ордынцы. Они метались вдоль берега, накатывались из-за холмов. На обрывистом берегу, где когда-то встретились князь Дмитрий Иванович и Олег Иванович, появился всадник в золоченых доспехах.
Дмитрий и Боброк наблюдали за рязанским берегом с городской стены. Боброк угадал золоченые доспехи Мамая.
У берега набирал в бадейку воду стрелок Иван Суконщик, выходец из рязанской земли. Стрелок угадал, что в золоченых доспехах стоит на обрыве сам Мамай, ордынский царь. Иван поставил бадейку и скинул с плеча самострел со стальной пружиной. Не спеша завел вороток, положил железную стрелу и подставил лицо ветру, чтобы учесть снос стрелы. К вечерней зорьке ветер утих. Иван опустился на колено, приложил приклад самострела к плечу и начал целиться. С того берега видели фигурку русского воина, но никому и в голову не вошло, что измыслил русский воин.
Выцеливал всадника в золоченых доспехах долго и терпеливо. Конь перебирал ногами, всадник двигался в прицельной ложбине. Иван выцелил и спустил стрелу. Уходила ввысь стремительно, тут же исчезла. Падала стрела сверху. Удар был силен, хотя и потеряла стрела свою убойную силу, била тяжестью падения.
Стрела ударила в шлем и скользнула по плечу. Мамай от силы удара, от внезапности качнулся, потерял стремена и выпал из седла. Не заметили ни Боброк, пи Дмитрий, как Иван целился, как пустил стрелу, а Иван не спешил объявиться, поднял бадейку с водой и полез вверх по круче.
Мамай вскочил на ноги. Ему поднесли стрелу. Он взял ее, взвесил на ладони и сунул в свой колчан. Он увидел, то, что хотел увидеть. Стояли плотным строем, ощетинившись копьями, пешие воины, ровный, непроницаемый строй. Он видел в Кафе такой же строй у генуэзских полков. Да, не Бегичу было опрокинуть этот строй. Идти на Русь ныне надо всей Ордой, готовить поход, как готовил бы поход к Последнему морю на покорение всей вселенной. Русы успели собрать силу, а он не успел усмирить замятию в Орде. Мамай поднялся в седло, взмахнул рукой и пустил рысью коня прочь от Оки. Распустил воинов жечь и пустошить рязанскую землю.
Иеромонах Троицкого монастыря записал: «Олег же рязанский по отошествии ордынском виде землю свою всю пусту и огнем сожжену, все имение и богатство ордою взяша, оскорбился и опечалился зело. И мало, что людей от того полону от ордынцев избежавшие, начата вселятись и жилища устрояти, и бысть пустота многа в земле Рязанстей».
Оборвались у Сергия связи с Сараем и Мамаевой Ордой. Отец Сильвестр держал в руках узел, он убит, нитки распустились, и некому завязать его снова. Из Сыгнака шли известия от арабских купцов христиан. Урус-хан умер. Тохтамыш объявил себя ханом Ак-Орды.
О том, что думает, что намерен делать Тохтамыш, никто не знал.
Тимуру было сказано арабскими купцами: вот ты поставил ханом ак-ордынского царевича. Трижды прощал ему поражения, сам повел войска на Урус-хана, без тебя не быть Тохтамышу ханом. А куда идет Тохтамыш? Почему он не бьет Мамая? Кто тебе ныне грознее, кто тебе помешает повергнуть Махмуда, султана османского? Тохтамыш или Мамай?
Тимур разрешал купцам ставить вопросы, отвечать не считал нужным. Ни Мамая, ни Тохтамыша не считал опасными, опасался лишь объединения всего Джучиева улуса. По добру такого объединения быть не могло, объединить могла их только сила, только победа Тохтамыша над Мамаем или Мамая над Тохтамышем. Пока Тохтамыш и Мамай стоят друг против друга, ни тот ни другой не опасны. Тимур спешил поставить под свою руку все эмираты улуса хулагидов. Когда пришли в Хорезм послы от Мамая нанимать тяжеловооруженных хорезмских всадников, Тимур не воспрепятствовал найму. Пусть Тохтамыш и Мамай рубят друг друга, победитель в такой войне легкая добыча.