— Имя-то твое как?
— Хрящ! — живо и испуганно ответил попик.
— Хрящ не имя! Крещен как?
— Михаилом крещен! — подсказал Иван Вельяминов.
— Холопа по имени Михаил Хрящ приговариваю отпустить на все четыре стороны. Ныне признал боярин Вельяминов, что шел он на нас по его велению.
Хрящ повалился на колени и всхлипнул.
— Ды я! — вырвалось у него.
— Иди! — произнес Дмитрий.
— Сермяжный, смердящий князь! — крикнул Иван Вельяминов.
Дмитрий и бровью не повел.
— Не могу судить гостя торгового за измену, чуженин он на Руси. Внимая его словам, что радеет Орде, а не нашему делу, заточить купца Некомата на Лач-озеро и держать его там, допреж не решится спор с Ордой.
— Ивана Вельяминова,— продолжал князь,— мой отец избавил от суда за убийство тысяцкого Алексея Петровича! Я миловал в память об отце убийцу, в чем тож повинен. Иван Вельяминов наущал отравить меня. Защищая свою жизнь, вправе и я меч поднять! Иван Вельяминов зазывал на наше великое княжение брата нашего молодшего Михаила тверского, грозя кровью и разорением. Иван Вельяминов шел сговаривать брата нашего молодшего князя Владимира поднять мятеж и сеять смуту в час, когда грядет враг нечестивый и беспощадный. Род Вельяминовых честно служил роду моему. Очищаю род Вельяминовых от переметчика, приговариваю Ивана Васильевича к отсечению головы!
Не бывало дотоле в Москве ни одной казни на людях, а тут казнят боярина. На живой памяти и он сам, и отец его — первейшие бояре в городе.
Спрошено было у Дмитрия, где плаху ставить, выговорил мрачно в ответ:
— На Кучковом поле.
Памятно Кучково поле. Помнил, как в страшную ночь московского мятежа вывозила его в возке мать из Москвы под обережением ордынских сабель. Помнил, что готова была пролиться кровь, и ордынцы, надвинув прилбицы, двигались конным строем на толпу, да раздался крик: «То ж не князь, а княгиня!» Виновнику той дикой ночи и принять смерть на Кучковом поле: двадцать лет ждало его это поле.
Августа, в 30-й день, во вторник, до обеда съехались на Кучково поле князья и бояре, сошлись толпами горожане. На обрыве в Неглинку высокий помост, на помосте дубовая плаха. Палач в кольчуге, в мисюрке с опущенной на лицо железной личиной. В руках тяжелый топор.
Ивана ввели на помост, руки связаны за спиной. Он бледен, в один день осунулся и обвис. Глаза угасли, он еле ступал. Его поддерживали, иначе упал бы и не дошел до плахи. Опустили на колени, пригнули его голову к плахе...
Толпа охнула. В мрачном раздумье расходились бояре.
Участникам крупных событий не всегда дано истолковать их связь и глубинные причины.
Мамай удивлялся тому, что происходило на Руси. Сто с лишним лет безотказно подвигались на Руси князь на князя по мановению из Орды, по засылу ордынского хана. Вот он ищет, кого из русских князей напустить на Дмитрия, сулит в поддержку всю силу Орды, но голос его не слышат, не хотят слышать. Перед походом Бегича звал тверского Михаила, не отозвался. Ныне князь Владимир сам привел на княжеский суд переметчика Ивана Вельяминова, сам отказался от великого княжения. Неужели так сильна братская любовь? А ранее разве не брат на брата шел с мечом и с ордынской помощью? Брат брату родня у черных людей, в орде у рядовых воинов. Ордынские царевичи-братья убивают друг друга без всякой жалости, убивали друг друга и братья князья.
Мамай ярился на Дмитрия, проклял его неблагодарность, ибо считал, что не без его помощи утвердился Дмитрий на великокняжеском столе.
Мамаю не дано было оценить, что не личные качества Дмитрия привели к неожиданному единству всей русской земли. Его взору остались недоступны те подспудные, подводные течения на русской земле, которые свершались на протяжении полувека.
До ордынских правителей доходили известия, что русы бегут с окраинных земель куда-то на север, в недоступные лесные крепи, на далекие озера, в таинственное Заволочье по реке Двине, и никто в Орде не понял, чем это ей грозит.
Невдомек было в Орде, что русский человек привык к суровой природе, что ему не страшны морозы, когда лопаются сжатые холодом стволы деревьев, что там, в дальних урочищах, пахари выжгут поляны в лесу под пашню, что там вырастут кузницы, что северные болота дадут этим кузницам руду, что умельцы будут день за днем, долгие годы ковать оружие, чтобы свергнуть Орду.
Хан Узбек радовался службе московского князя Ивана Даниловича. Никогда баскаки не привозили столь богатых выходов с Руси. Текли потоком дорогие меха, хлеб, изделия из железа, из кожи и искусные украшения для ордынских хатуней. Невдомек было ордынским ханам, что из этого потока немалые россыпи оседали у Ивана Даниловича, наполняя доверху его калиту.