Вся жизнь, вся судьба Алексея связана с московскими князьями. Иван Калита его крестил. Митрополит Петр наставлял, что церковь, раз избрав род московских князей, так и должна его держаться до конца, ибо только в ясности цели можно обрести единство Руси. Нет спору, внезапная смерть князя Симеона поколебала могущество Данилова рода, смерть князя Ивана ставит Данилов род в очень опасное положение. Дмитрию всего лишь девять лет, Владимиру, сыну князя Андрея, семь лет. Соседи оживились, вот уже один явился с ярлыком на великое княжение, явятся и другие. Кому отстаивать Дмитрия и Андрея? Церковь в руках митрополита, а вот боярство — то сила смутная. Их могут переманить, перекупить и испугать. Одна надежда на черный люд: ремесленные братчины, торговые сотни, землепашцы, бортники, огородники — все они связали свою судьбу с возвышением Москвы и Данилова рода. Вот они стоят в храме, их раздвинули суздальцы, гремят оружием, но мрачны владимирцы, не радуются новому князю, насторожены и за Суздальца не встанут.
Митрополит прервал службу. Протестовать и обличать опасно. Не боязно умереть под ударами мечей, боязно, что на митрополичий стол Суздалец поставит своего святителя, тогда всему, что успел Данилов род, наступит конец. Прервал службу и отошел к молящимся.
Дмитрий Константинович протянул митрополиту ханский ярлык, бас его пророкотал под сводами собора.
— Читай, отче!
Митрополит развернул свиток, обежал его взглядом. В соборе тишина. Слышно потрескивают свечи перед образами. Не шелохнутся владимирцы.
— Дмитрий,— возгласил митрополит,— ты крест целовал князю Ивану не искать великого княжения под его сыном!
— Сними, отец, крестное целование! Ныне волей великого хана, царя царей, отдано мне великое княжение. Никем не может быть нарушена эта воля!
Митрополит говорил негромко, но все слышали его слова:
— Церковь не слагает твоего крестного целования!
Суздалец нахмурился, но грубое слово удержал. Митрополит нужен, без него власть не власть, другого без благословения патриарха из Царьграда не поставишь, а послов слать к патриарху дело дорогое и долгое.
Суздалец заступил митрополита, вышел наперед неровного притча. Загремел его бас.
— Здесь, в соборе, я целовал крест Ивану, детям его не целовал. Ныне слагаю с себя крестное целование! Не бывать Владимиру и Переяславлю под рукой московких бояр!
— Не бывать!— рявкнули в десяток голосов суздальские бояре.
Митрополит молча глядел на их распаленные алчностью лица, не лица, а хари виделись ему. Что-то дав-ее, что-то мрачное таилось в их взорах — то самое, с чем Кучковичи пришли к Андрею Боголюбскому и изрубили великого князя. Нет конца подлости, ничтоже сумняшеся ведут на Русь грабежников и насильников, они держат Русь под чужеземным игом своим холопством, хотя и полагают себя Господой! Да какая же это Господа — лизоблюды, подхалимажники. Им на час вырвать кусок у другого, а что с русской землей будет, то не дано им ни понять, ни прочувствовать.
Молчали владимирцы, молчал и митрополит. Умный властитель видит в молчании несогласие, неумный спешит принять молчание за согласие.
Суздалец вошел в княжий двор, разместил по подворьям ордынцев и суздальскую дружину. На конях у него до двух тысяч всадников. Кто решится оспорить его власть? Послал послов в Новгород, а с послами наместников. Новгородцы приняли наместников Суздальца, но совсем не потому, что считали Дмитрия сильным князем, сильных в Новгороде не искали, искали согласных на всю новгородскую вольность и старину.
Ирынчея почтил князь пирами, пировали с утра и до поздней ночи, и вновь начинали с утра. Везли со всей владимирской земли дары ханскому послу. Опустели княжьи ловы, потянули казну с монастырей, вытряхивали последнее добришко у черных людей. Суздалец не спешил отпустить ордынские сабли в Сарай. Послал в Москву гонца звать княжичей малолеток к ярлыку, принять ханскую волю и целовать крест, не искать Владимира. Гонца задержали в Москве.
— Силой приведем!— успокаивал Суздальца ханский посол Ирынчей.
В Москве высшие бояре собрались у великой княгини Александры рассудить дело. Старшими Вельяминовы. Когда Вельяминовы вернулись из Рязани, князь Иван поставил тысяцким Василия Вельяминова, боярина сильного, как и обещал сотскому Монастыреву. Ныне московский тысяцкий — Василий, брат его Тимофей — коломенский тысяцкий, сын Николай — тысяцкий во Владимире, старший сын Иван сидит в Москве, возле отца.