Будто ковыль колыхнуло ветром, строй стрелков сжался и закрылся щитами. Левой рукой — щит вперед, в правой — копье для удара. Второй ряд под защитой первого, третий ряд заряжает самострелы. Семь секунд натянуть тетиву, положить железную стрелу на изложье и отдать стрелку, стрелку прицелиться и пустить ее. Кто вперед? Скачущие кони или железные стрелы?
Ни одного лишнего движения, ни суетливости, ни спешки. Залп в упор. Кинжальный удар, удар копья, а не стрелы.
Княжич разжал руку, отпустив локоть Боброка. Слезы катились по его щекам, а черные глаза светились восторгом. Княжич обнял нового воеводу, губы шептали:
— Ты, ты, только ты будешь водить мои полки!
Часть вторая
Государь
Глава пятая
«В лето 6875[10] князь великий Дмитрей Иванович заложил град Москву камен, и начата делати беспрестанни. И всех князей русских провожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, и на тех нача посягати...»
От Коломны и до Москвы, от Москвы и до Владимира встала черная мгла над горящими лесами, с громовым грохотом лопалась земля. От сотрясения осыпались в храмах на каменные плиты куски стенных росписей. В храме в Кремле упал лик архангела Михаила и рассыпался в прах. Рухнула в Нижнем Новгороде каменная церковь, что заложил Дмитрий Суздальский, в Переяславле занялась огнем городская стена, едва отлили водой из озера.
С весны, со светлой пасхальной недели, взялось солнце жечь землю, иссушило родники, пересохли речки, болота раскрыли огню торфяные кладовые. Брошенные с осени зерна в землю не дали всходов.
Митрополит молился, чтобы Русь не сгорела. В самый жар, в пекло, когда черное солнце нещадно палило и жгло, вдруг улегся огонь. Митрополит заложил в граде Москве каменную церковь в благодарность за чудесное спасение, нарек ее Чудом в Хонех, и пошло с той поры ей прозвание Чудовская, а рядом поставил монастырь.
Иеромонах Троицкого монастыря записал в книгу:
«Бысть знамение на небеси, солнце бысть, аки кровь, и по нем места черным, и мгла стояла с пол-лета, и зной, жары, бяху велицыи, леса, болота и земля горяше, и реки пресохша, иныя же места воденыя до конца исхоша; и бысть страх и ужас на всех человецах и скорбь велия. И бысть хлебная дороговь повсюду и глад велий по всей земле».
Старики задыхались, дым душил старых и малых, занемогла великая княгиня Александра. Исповедоваться она пожелала отцу Сергию. За ним послали, но не успел приехать. Исповедовал княгиню и постриг в монахини под именем Марии митрополит Алексей.
— Грешна я, а не каюсь!— шептали белые губы брянской княжны, совсем еще недавно черноглазой красавицы.— Грешна, отец, и в смертный час!
— Да какой же ты грех могла таить, непорочная голубица!— ответил митрополит.— Вся жизнь твоя у меня на глазах.
— Милостив, душевен и ласков был князь Иван! А не люб! Я бога молила, чтобы дал любовь к мужу... Не дал бог!
— То не грех, коли свято исполнила долг. Не любила ли ты кого мимо мужа?
— В смертный час грешна, отец, собиралась утаить грех, звала на исповедь игумена Сергия...
— Разве ты перед игуменом собиралась что-то утаить?
— Слово ему собиралась сказать, что не сказала во всю жизнь! Любила я, отец, мимо мужа, мимо князя!
— Ведомо и мне, княгиня, что Сергий тебя любил...
— Отвечу я перед Господом за самый великий грех! — продолжали шептать губы Александры.— Все отошло, отец! Жалко мне рощицу, что светится березками в Троице... Встречусь я с сыночком своим Ванюшкой, умер, не живя века, не порадовался ни солнцу, ни травке, ни березкам! Обниму его, с ним буду ждать Дмитрия и Анну — дочушку свою! А еще раньше ждать буду его, сероглазого... Там, в нагорнем царстве, монахи с нами или им особый клирос предназначен?
— То нам неведомо, смертным!— ответил митрополит.
— Очень грешна я, отец?
Алексей держал руку княгини, ощущая, как замедляется ее пульс. Шепот ее пресекался, слова падали, как редкие капли дождя.
— С легким сердцем отпускаю твои грехи... пусть там соединится воедино, что здесь, на земле, несоединимо!
Митрополит осенил крестом княгиню, приложил к губам литой медный крест, быстро прошел к дверям горницы и распахнул двери. Исповедь окончена. В горницу вошли дети: Дмитрий и его сестра Анна. Княгиня, не открывая глаз, крестила рукой в воздухе детей. Анне молвила:
— За отца остается тебе брат, а ты брату за мать! Ему княжить, а ты будь доброй ему сестрой и опорой. Мужа приведи под его руку, а если уйдешь в заморские страны, то пусть заморский государь ему другом станет. Остереги брата от жестокости, смягчи сердце...