— Ты че, Ванюрик? Я сама под мокрым делом, забыл?
Скальберговского стукача кончала Тоська. И выпытывала, что мент знает о банде, тоже она. И даже лоб расписала тоже она. Очень ей понравилась ментовская кликуха Шкелета — Лев.
— Лежи тихо, щас уйдут.
Сам Белка аккуратно встал с постели и подкрался к окну. Внизу никого не было — ни машин, ни людей.
— Может, ошиблись?
Эта квартира в мансарде была совершенно пустой, снаружи как будто заколоченной крест-накрест двумя досками.
— Конечно, ошиблись.
— Или у них тут домуправ сменился?
— Тот же домуправ, я на днях справлялась.
— Но ведь кто-то стучал?
— Ты сам говорил, что ошиблись!
Но Белку уже охватила тревога. Блин, неужели нашли? Суки краснопузые! Ничего, он им живым не дастся.
— Иди, проверь.
— Ты че, Ванюрик?! Куда я пойду такая?
— Одевайся и иди, быстро! А то распишу так — свои не узнают.
Тоська стала, ворча, облачаться. Взяв в руки финку, она на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Снаружи было абсолютно тихо. Тогда Тоська аккуратно повернула ручку замка и выглянула наружу.
— Никого, — сказала она и захлопнула дверь.
— А если проверю?
— Да иди, е-мое!
Белка взвел курок нагана и подошел к двери. Открыл, не снимая цепочки, выглянул в подъезд. Никого. Снял цепочку, распахнул дверь.
И тут же завопил, прижимая к глазам руки. В ту же секунду в квартиру ввалились трое здоровенных мужиков, двое из которых скрутили Белку, а третий молча пер на Тоську. За ними в квартиру вошла дородная рыхлая тетка, некогда очень красивая, сейчас же — просто миловидная.
— Не подходи! Не подходи! — истерично взвизгивала Тоська, размахивая перед собой финкой. — Попишу!
— Тоська, сука! Сдала, падла такая! Я ж тебя на куски зубами рвать буду, — орал от боли и страха ослепленный Белка.
— Ванюрик, это не я! Не я это, Ванюрик! — пищала Тоська.
— Брось нож, курица, — сказал угрюмый мужик, остановившись перед Тоськой.
— Не брошу. Ай!
Неуловимым движением бугай отвесил Тоське плюху и выхватил нож.
— Ванюрик! Что же это, Ванюрик! — запричитала Тоська.
Тетка заговорила:
— Васенька, Юра, спрячьте это недоразумение, в другую комнату и займите чем-нибудь, лишь бы только не орала. Федор, проводи хозяина на кухню, пусть промоет глаза.
Федор схватил Белку за загривок и поволок на кухню. Васенька и Юра сгребли визжащую Тоську в охапку и потащили в комнату с кроватью. Дверь за собой они скромно закрыли.
Пока Белка промывал глаза, тетка вещала:
— Меня зовут Эмма Павловна Прянишникова. Уверена, что ты, дружок, обо мне даже не слыхал. А вот про Федора ты хорошо все знаешь. Так вот: все, что ты про него знаешь, — правда, за одним лишь исключением. Ты думал, что страшней его никого не бывает, а я тебе скажу — бывает. И это я. Федор прекрасно все умеет делать, но у него недостаток фантазии. А у меня воображение живое, игривое, и я легко придумаю, что мне с тобой сотворить. Думаю, о твоей подружке нам придется забыть — Васенька и Юра бывают очень грубы с женщинами.
Из-за плотно закрытой двери раздался нечеловеческий визг, и снова все затихло.
— Вот что тебя ожидает, если ты вдруг заупрямишься и откажешься честно отвечать на мои вопросы. Все понятно?
Кряхтя и постанывая, Белка промывал глаза, но силы кивнуть в ответ нашел. Жгло нещадно, хотя большую часть соли уже удалось смыть.
— Итак, вопрос первый и самый главный — кто тебе рассказал о тритоне?..
Возможно, если бы Федор случайно не обмолвился за завтраком о тритоне, никакой бы трагедии и не вышло, но этим утром, намазывая на ситный хлеб сливочное масло, он как бы между прочим невпопад сказал:
— Я тут в шалмане на днях зависал, кой-какие слухи узнал.
— И какими же слухами полнится русская земля? — спросила Прянишникова.
— Ванька-Белка ищет какую-то редкую штуку, мол, стоит миллион золотом.
— Что за штука? Корона российской империи?
— Ага, вроде того. Амулетик какой-то, на ящерицу похожий. Как-то там название говорили, щас вспомню. Тритон, вот. Даже картинку дали.
Он порылся в кармане и достал сложенный вчетверо кусок папиросной бумаги.
— Полюбуйтесь.
Рисунок выполнен был, что называется, под копирку. Несмотря на неопытную руку и лишние украшательства, Эмма Павловна сразу поняла, что это за штука.
— Откуда это?
— Да бог знает. Говорит, купец какой-то разыскивает, он, наверное, и дал.
— Немедленно узнай, где этот Белка живет. Мне срочно нужно с ним поговорить.
Федор вышел из-за стола и отправился исполнять каприз хозяйки. Хозяйка же предалась воспоминаниям, полным ужаса и сладкой неги. Несколько лет назад, будучи владелицей артефакта, позволяющего ориентироваться в пространстве, что твой Чингачгук, Эмма Павловна сколотила приличное состояние, просто переставляя вагоны на железнодорожной станции. Правда, вскоре она его потеряла по причине неадекватности мужа. Он покончил с собой, полиция, хоть и подозревала мадам Прянишникову в преступном деянии, доказать ничего не могла, к тому же Эмма Павловна удачно изобразила апоплексический удар.
Помогал ей во всем именно артефакт. Он будто нашептывал, что и когда делать, а мадам Прянишникова просто плыла по течению и получала удовольствие от того, что происходит. Она даже не расстроилась, что потеряла все состояние, потому что это тоже пошло на пользу общему событию. Пока о ней все забыли, полагая, что Эмма Павловна прикована к постели, она заново сколотила капиталец, правда, состоял он в основном из товаров первой необходимости. Зачем ей столько мыла, спичек, круп, свечей, муки и прочего, она не понимала, пока однажды не прочитала в газете, что знаменитая коллекция туземных амулетов Булатовича будет передана Российским географическим обществом в дар Эрмитажу. Ей сразу припомнился разговор с неким Эберманом, который знал Булатовича; возник образ предмета — тритон.И почти сразу родился план, как добыть коллекцию.
Правда, Федор на ту пору испугался проникать в Зимний. Как ни давила, как ни заставляла мадам Прянишникова, никто не мог отважиться на такой отчаянный и дерзкий поступок. И тогда она стала рассказывать про общее событие сыновьям.
Со старшим, Кириллом, Эмма Павловна потеряла связь сразу после гибели мужа, Кириного отца. Кирилл все реже приходил в увольнительную домой и старался как можно меньше общаться с маменькой. Младший, Леша, очень тяготился этой размолвкой и готов был пойти на что угодно, лишь бы примирить маму и брата. Эмме Павловне ничего не стоило убедить его проникнуть в сокровищницу Эрмитажа и найти коллекцию. Чтобы все прошло гладко, муравья своего она передала Лешеньке, «на удачу». Муравей сам посоветовал ей так поступить.
Больше она мальчиков не видела. Через неделю томительного ожидания пришел однокашник Кирилла, Скальберг, и сказал, что во время штурма Зимнего дворца ребята попали в руки к пьяным матросам и погибли.
В этот момент Эмма Павловна поняла, что ее надули, что никакого общего события нет и ее мальчиков тоже нет. Она выгнала Скальберга взашей и долгое время сидела одна взаперти, переваривая свое горе. А потом начала мстить. Всем без разбору. Она собиралась заставить страдать весь мир, чем не общее событие?
За три года горе по мальчикам притупилось, если бы не фотография, она бы даже начала забывать их лица. Махинации, спекуляция, контрабанда — все это стало для нее отдушиной, и она уже смирилась со своим положением.
И вдруг — тритон. Получается, мальчикам тогда удалось выкрасть коллекцию? Получается, Скальберг ей все наврал? Может, это он убил мальчиков?
В это время Федор пришел и сказал, что знает, где находится Белка. Федор взял самых расторопных и жестоких своих подручных, и они поехали посмотреть на этого Белку, который держит в страхе весь город.
— Кто тебе рассказал о тритоне?
— Поручик! — шипя от боли, ответил Белка.