По панели проспекта Сталина, бывшего Александровского, по направлению к Греческому базару, шла женщина, одетая хоть и небогато, но вполне себе для послевоенной Одессы симпатично. Наверное, симпатичная она была и с лица, но лица Мишка Карась и его новый дружок по специнтернату Грига не видели, поскольку шли сзади. Да и, если уж говорить честно, внешность одесситки для пацанов имела далеко не самое главное значение. Гораздо интереснее было то, что в руках дама держала большую корзинку, любовно укрытую платком.
Втянув носом запах, стелющийся за корзинкой, Грига решительно пихнул Мишку:
— Давай! На рывок!
Мишка молчал, не отводя глаз от корзины.
— Ладно, я сам, — решительно махнул рукой щуплый, похожий на взъерошенного прихрамывающего воробья Грига. — Прикрой меня.
— Нельзя, я тебе говорю! — мотнул головой Мишка. — Я ж бате обещал. В завязке я.
— Так и шо теперь?! — возмутился Грига. — Будем это глазами кушать?! Они ж слюнями изойдут!.. Я же сам видел, шо она в Особторге брала! Кило краковской взяла за двадцать рублей, три пачки «Казбека», куру…
Мишка тяжело вздохнул. Уж больно сильная была корзинка, намного выше его малолетних способностей. Не то чтобы в интернате плохо кормили, нет, но и сытым Мишка себя не чувствовал. Чувство постоянного голода преследовало его с того самого дня, когда он остался один на свете… Теперь, правда, батя появился, но жрать все равно хочется.
— Ладно, — махнул он рукой. — Видишь, ноги куры торчат? Берем только ее. Я рву корзинку, а ты хватай те ноги и беги! Понял?
— Только я долго не пробегу, — предупредил Грига, — у меня ж нога.
— Тогда рви корзинку… Отбежишь шагов на десять и бросай.
В этот самый момент дама остановилась и, обернувшись, подозрительно уставилась на пацанов. С лица она оказалась вовсе не такой уж симпатичной, как о том думалось. И смотрела без всякой радости.
— Шо вы за мной тут всюду ходите? — осведомилась хозяйка на весь проспект Сталина.
— Ищем со спины вашу талию, мадам, — любезно ответил Мишка. Прожив несколько лет в Одессе, он успел впитать многие свойственные настоящим одесситам качества, например умение обращаться со слабым полом вежливо и с легкой иронией.
— Смотри детальнее, она когда-то там была, — презрительно посоветовала тетка. — А за корзинку вы забудьте, не то нарвете себе пачку неприятностей.
Она демонстративно переложила корзинку из одной руки в другую и зашагала дальше. Пацаны со вздохом переглянулись. Неудача.
Мимо прогудела большая легковая машина — серый «Опель-Адмирал». Двигалась она быстро, но совершенно неожиданно резко затормозила метрах в двадцати перед малолетними курсантами, клюнув никелированным носом, и задним ходом поехала вбок, к тротуару. На лице Мишки вспыхнула счастливая улыбка — из машины вышел его отец…
— Нора. — Гоцман совсем не хотел ее испугать, но она, похоже, все-таки испугалась, даже непроизвольно отбежала на несколько шагов. При свете дня было видно, какое у нее утомленное лицо. Тонкие морщинки сбегали от крыльев носа к уголкам рта. И снова она показалась Гоцману картиной из давно забытых времен, которым не суждено вернуться. Может быть, только в детстве видел он таких красивых женщин?.. Они ездили на извозчиках с офицерами Люблинского и Замосцкого полков, покупали дорогой шоколад «Бликген и Робинсон», плавали на белых пароходах за границу. На миг он даже услышал шум той далекой, канувшей в вечность Одессы.
— Я сейчас заезжал к вам домой, а вас нет… Вот… случайно. Не рады? Извините. — Он отпустил ее руку. Жара, а пальцы холодные.
Нора опустила глаза, попыталась уйти. Гоцман упрямо двинулся следом:
— Нора, я же не собака, шобы так гнать… Дайте мне хоть встречу. Скажите, чем я так не пришелся.
Нора остановилась.
— Давид… вы… — Она все еще не поднимала глаз.
— Ша! Не сейчас! — вскинул руку Давид. — Давайте попозже. Я освобожусь, пойдем куда-нибудь, и вы все скажете.
Из-под его руки вынырнул вдруг весело улыбающийся встрепанный шкет, одетый в черный кителек под горло и такие же черные, хоть и замаранные понизу побелкой, брючки. Солидно шаркнул ногой, здороваясь с дамой, и протянул Гоцману ладошку:
— А вот вам здрасте!.. Бать, а у тебя нос уже зажил почти…
— Это мой сын, — пробормотал Гоцман. — Знакомьтесь — Мишка. Вчера нашел себе…
— Сын?.. — Женщина слабо улыбнулась и пожала Мишкину руку. — Очень приятно. Нора.
Повисла неловкая пауза. Гоцман повернулся к Мишке:
— Ты шо, опять казенку правишь?
— Ты шо, батя? — в тон ему отозвался Карась. — Увольнительная. За отличные успехи, между прочим…
— А-а… Ну так пойдем? — неловко обратился Давид к Норе. — Попозже… В кино. Или просто прогуляемся по воздуху.
— Лучше в кино, — деловито встрял Мишка. — Бать, ты билеты можешь достать? В «Бомонде» сегодня в семь «Остров сокровищ», я узнавал…
— Могу… Правда, пойдемте в кино?!
— Вы лучше сходите с сыном. Гоцман, помрачнев, скрипнул зубами.
— После фильма я до вас зайду?
— Не надо, Давид Маркович, — покачала головой женщина.
Гоцман тяжко вздохнул, взъерошил рукой волосы — сначала себе, потом Мишке.
— Ну-у… давайте подъедем до УГРО, а потом вас отвезут до дома. Идет?..
— Спасибо. Не надо…
— Я ее провожу, — снова вклинился Мишка. — Езжай по делам, батя.
Он решительно отобрал у Норы тощую клеенчатую сумку, проследил, как Гоцман усаживается в автомобиль. Как только «Опель» исчез в облаке пыли, Мишка вернул сумку женщине.
— Я понял, шо вы от бати хотите отвязаться…
— Ты умный мальчик… — с какой-то странной интонацией ответила Нора и грустно улыбнулась Мишке.
— А то. Пока никто не жаловался, — холодно фыркнул Карась и не прощаясь повернул к ожидавшему его в тени каштана Григе.
Глава восемнадцатая
За гоцмановским столом, уронив голову на столешницу, сидя спал Кречетов. В открытое настежь окно доносились лихие выкрики и хохот — там свободные от несения службы постовые и конвойные валяли дурака на турнике, кто-то пинал невесть где добытый волейбольный мяч. Васька Соболь гонял на холостых оборотах мотор «Опеля», придирчиво вслушиваясь и недовольно качая головой.
Гоцман с полминуты смотрел на богатырски храпящего коллегу, потом решительно тряхнул его за плечо.
— Шоты ночью делал, шо храпишь, как той байбак?.. Подъем. Еще шести вечера нету.
— А-а… — промямлил майор вялым от сна голосом. — Здорово…
— Нашел шнурок?
Кречетов отрицательно помотал головой. Тяжело ступая и застегивая на ходу китель, прошел к рукомойнику, сунул голову под струю воды. Пока он фыркал и плескался, Гоцман снял телефонную трубку и набрал номер:
— Дипломатический интернат?.. Ал-ле… Шо?.. Не, девушка, на сироту вы не похожи. С голоса слышно — вы ж красавица, каких не видно. Всего хорошего.
Ошибся. Брякнул трубку на рычаг и снова набрал четыре цифры.
— Селезенка у Охрятина цела, — утираясь вафельным полотенцем, сообщил Кречетов. — Просто болевой шок. Так что можно продолжить допрос…
— Все равно — так больше не надо, — наставительно произнес Гоцман и снова заговорил в трубку: — Дипломатический интернат?.. Это вас с УГРО беспокоят, подполковник милиции Гоцман… И вам здравия желаю. У вас воспитанник есть, Мишка Карась… Да, Карасев Михаил. Нет, ничего не натворил. Он мой сын. Как он может?.. Так вот, передайте ему, шо на кино идем. Только не на «Остров сокровищ», а на «Сестру его дворецкого». Жду без копеек семь у входа… Не, лишнего нема. До свидания.
Кречетов помахал руками, разминая тело.
— Так вот, Давид. Допрос можно продолжать. Но есть информация поинтереснее. Мы нашли те три грузовика, что ночью привезли погромщиков на склад… Их бросили за городом, у свалки. Шеститонный «Мерседес» сильно побит, видимо, именно он, как самый тяжелый, таранил ворота… Остальные два более-менее целы.