— Полк, — сухо уточнил Гоцман.
Фима пожал плечами, мол, не возражаю. Стоя у полок, Гоцман быстро перебирал одежду. Новенькая. Недавно пошитая.
— Шо за военные? — обернувшись, спросил он у маячившего рядом пацана.
— А я знаю? — солидно ответил тот. — Приехали, сгрузили, замок навесили…
— Давид, тут еще одна заморочка, — окликнул от двери Фима.
Подойдя ближе, Гоцман молча осветил фонариком притороченную к косяку связку мощных противотанковых гранат. С одной чеки свисал тонкий шнур…
— Я шнурок-то порезал, — пояснил Фима. — Но кто-то ж его поставил. Это не блатные. Почерк не их.
— Да я уж схавал, — сумрачно отозвался Гоцман.
Свет улицы показался ослепительным. Якименко нетерпеливо кинулся навстречу:
— Ну шо там?
— Обмундирование со склада, — зло сплюнул Гоцман. — Много… Понятым — ни гугу. Ты тоже рот на замок, — добавил он, обернувшись к пацану, и продолжал, обращаясь к Якименко: — Поставь в охранение двух бойцов. Никого не подпускать. Поясни: приезжали военные — чтобы знали. На грузовике… Приедут с военной прокуратуры — проверить документы и взять расписку, что все им сдали.
— Так и до когда им здесь скучать? — озадаченно почесал в затылке капитан. — У меня людей — грудь четвертого не видно…
— Я с ходу до армейских прокуроров, скажу, шоб в три ноги бежали… А ты тоже не тяни, дел — за гланды…
Гоцман торопливо зашагал к стоявшему поодаль «Опелю». За ним вприпрыжку кинулся пацан с папиросой за ухом.
— Дядька, а ты у них самый главный?
— Навроде.
— И Гоцмана знаешь?
— Я и есть Гоцман.
— Тю… — изумленно-радостно пропел пацан, не ожидавший такого оборота событий.
Он забежал чуть вперед и важно протянул Гоцману ладошку:
— Мишка Карась.
Давид, усмехнувшись, пожал ему руку. Курносое чумазое лицо пацана расплылось от счастья.
— А тебя правда пуля не берет?..
— Так я быстро бегаю, — объяснил Гоцман на ходу, — не успевает.
Дремавший в кабине на солнцепеке Васька Соболь всполошенно схватился за руль. Мотор заурчал, «Опель», тяжело переваливаясь, поплыл по развалинам, словно катер по бурному морю.
— Под ноги смотри, а то споткнешься! — в полном восторге заорал вслед Мишка Карась и от избытка чувств засвистел в два пальца.
Майор юстиции Виталий Кречетов поднялся из-за стола. Внимательные серые глаза военного следователя недоверчиво пробежались по лицу Гоцмана.
— Около тысячи комплектов, говорите? — повторил он, подходя к висевшей на стене карте Одесской области. — Покажите, где нашли.
Гоцман бережно уткнул корявый палец в изгиб береговой линии. Перевел взгляд на Кречетова.
Майор с бесстрастным лицом вернулся к столу, снял трубку одного из телефонов, ударил по рычагу.
— Оч-чень интересно, — произнес он, зажав трубку между ухом и плечом, и тут же добавил в трубку: — Кречетов. Наимова ко мне.
Задумчиво опустил трубку на рычаг, выслушал ее меланхолический звяк. Посмотрел на карту, потом на замершего посреди кабинета Гоцмана.
—– Оч-чень интересно. Но… — Кречетов вздохнул, — очень не вовремя.
Через десять минут высокий, полноватый для своих лет следователь военной прокуратуры капитан юстиции Наимов бодро вышагивал по коридору, слушая идущего рядом Гоцмана.
— …это дело военной прокуратуры, — продолжал Гоцман. — Я, конечно, выставил охрану. Но у меня не хватает людей. Так что принимайте дело…
— Я понял, понял, — перебил следователь. — Охрану выставили? Ну и молодцы! До завтра пусть постоят, а завтра съездим вместе, поглядим…
— Что значит «завтра»? — негромко осведомился Гоцман. — Ваше дело, вы и охраняйте!
Наимов покровительственно улыбнулся, сдержал свой деловитый шаг.
— Да что вы кипятитесь, дорогой мой человек? Вы ж тоже на службе, все понимаете. Вы, извините, кто по званию?
— С утра был подполковник.
Круглое добродушное лицо Наимова мгновенно закаменело. Судорожно сглотнув, он недоверчиво окинул взглядом простенький черный пиджачок Гоцмана без малейших признаков погон, пропотевшую, донельзя поношенную гимнастерку и потертые галифе. Так после войны ходило полстраны.
— Понимаю вас, товарищ подполковник, — уважительно произнес он наконец. — Но тут Жуков приехал, и сейчас, я вам как офицер офицеру скажу, такое в округе происходит — мама дорогая…
Они остановились перед дверью следовательского кабинета. Наимов зазвенел ключами.
— Завтра бегом побегу, — добавил он, не оборачиваясь от замка, — а сегодня — извините, товарищ подполковник. Никак…
Он уже собирался войти в кабинет, когда Гоцман одним пальцем зацепил его за новенький серебристый погон и развернул лицом к себе.
— Я сниму охрану, — спокойно произнес он, внимательно глядя на капитана.
— Имеете полное право, товарищ подполковник, — бодро отозвался Наимов, безмятежно глядя поверх плеча Гоцмана.
Рядом с офицерами бесшумно, словно привидение, возник лейтенант с повязкой дежурного на рукаве. Гоцман неспешно убрал руку с погона.
— Свободен.
Наимов с издевательской четкостью выполнил поворот кругом и строевым шагом вошел в свой кабинет…
Жарко было в казенной обители подполковника Гоцмана, жарко и душно. Ни открытая настежь балконная дверь не спасала, ни теплая вода из графина. И кто же это придумал такое — летом работать?.. Эх, кабы все преступления совершались исключительно в холодные времена… А летом купались бы люди, пили пиво, ходили в кино, на лодках катались. Но нет, и в разгар купального сезона тянет их, паразитов, на всяческие злодейские махинации…
С трудом отогнав не относящиеся к делу мысли, Леха Якименко вернулся к лежащему перед ним протоколу допроса. Для пущей солидности он надел белый летний китель с серебряными капитанскими погонами, зная, как сильно он впечатляет людей, редко сталкивавшихся с блюстителями закона. А в том, что инкассатор Михальнюк с такими, как Якименко, сталкивался редко, Леха был убежден. Хотя, по правде говоря, с превеликим удовольствием содрал бы он с себя сейчас этот китель да махнул бы на пляж Аркадии…
— Ну почему вы мне не верите? — тянул Михальнюк. Его жалобный голос, казалось, мог растопить сердце самого черствого, самого придирчивого следователя.
Сидевший в другом углу кабинета Тишак раздраженно дернул головой. Он записывал показания директора артели, и инкассатор своим нытьем отвлекал его. Рядом, изредка вставляя замечания по делу, но больше мешая, сидел Фима Полужид.
Хлопнула дверь, вошел запыленный хмурый Гоцман. Якименко привстал, но Гоцман махнул ему рукой — продолжай. Боком присел на край стола, рядом с Михальнюком.
— Я же сам чуть не погиб, а вы мне не верите…
— Верю, — с ходу включился в процесс Гоцман. — Давай все сначала…
— Картина маслом выглядит такая, — начал Якименко, — с утра… — Но тут же обиженно замолк, увидев, что шеф машет на него рукой.
— Ну вот, — с усталой монотонностью заговорил Михальнюк, — с утра Эва Радзакис сказал, что машина гавкнулась…
— Эва? — поднял брови Гоцман. — Шо за фрукт?
— Эва Радзакис, тридцать пять лет, — хмуро вставил Якименко, — дембель по ранению, приезжий…
— Водитель наш, Эва Радзакис, сказал, что тормоза полетели, — продолжил Михальнюк. — Уехал. А мы пешком пошли.
— Тишак, морда Эвы есть? — окликнул оперативника Гоцман.
Тишак, вздрогнув от неожиданности, несколько секунд перебирал на столе фотографии, наконец нашел что искал. Стал было подниматься, чтобы передать ее начальству, но Гоцман легко спрыгнул со стола, принял ее в ладонь. Прищурился:
— Крра-асавец… Ну, шо ж ты замолк?
— Идти было недалеко, — вновь завел волынку Михальнюк. — Ну, идем… Я сзади. Слышу шум тормозов. Останавливается «Додж»…
— Какой? — коротко бросил Гоцман.
— Шо — какой? — судорожно сглотнул инкассатор.
— Ну, какой «Додж»? — терпеливо переспросил Давид. — Летучка, фургон, с тентом, без тента, с лебедкой, без лебедки…