Недоумевающе переглянувшись со своими, Писка подхватил с земли брошенную пачку, ловким движением ногтя разорвал пополам, извлек большой папиросный обломок. Но Мужик Дерьмо вырвал у него из рук пачку и бросил оземь. Сопя, вытащил из кармана свои папиросы — «Норд». Авторитеты так же молча, по очереди потянулись к нему.
Где-то рядом снова зашумел мотор. И на пустырь влетел, подпрыгивая и раскачиваясь на ухабах, еще один бортовой «Студебеккер». Хлопая задним незапертым бортом, грузовик заложил крутой вираж направо, затормозил и осторожно двинулся задним ходом к кирпичной стене. Солдаты оцепления молча раздались, чтобы пропустить его, и снова сомкнули строй.
Арестованные, замерев, смотрели на кузов подъехавшего грузовика. Там не было ничего, кроме обыкновенного станкового пулемета «максим». Не доехав до группы воров буквально десяти метров, грузовик замер. Из кабины выпрыгнул такой знакомый арестованным Гоцман в своем черном пиджачке и, несмотря на лютую жару, кепочке. Ни на кого не глядя, он перемахнул через борт машины и, оказавшись в кузове, начал умело, споро заряжать пулемет.
— Лицом к стене! — скомандовал командир комендантской роты.
Бандиты, переглянувшись, неспешно выполнили приказание. И застыли у стены, слушая холодное лязганье железа за спиной.
Наконец щелкнула взведенная затворная рама. И напряженную тишину разорвал такой же злой, напряженный голос Гоцмана:
— Теперь слушайте сюда и вбейте себе в мозг… Беспределу — ша! Погромы прекратить! На улицах должно быть тихо, как ночью в бане! Все вы вежливые, аж до поносу…
Писка, полуобернувшись к Гоцману, попытался вставить что-то остроумное. И тут же вжал голову в плечи — длинная пулеметная очередь прошла над самыми головами авторитетов. Кирпичная крошка и пыль полетели им на головы. В небе носились, испуганно крича, взбудораженные стрельбой птицы.
— Кто-то не понял? — угрожающе продолжал Гоцман. — Кто-то забыл, как кончил Миша Японец? Так я напомню — он кончил прямо на сырую землю и прямо кровью! Имеете хочу для повторить?.. Тогда два шага в сторону, шобы не забрызгать остальных…
Строй арестованных молчал. Кое-кто затравленно оглянулся через плечо.
— Оружие, шо взяли на складах, — вернуть… — Гоцман спрыгнул из кузова на землю. — И помните — еще полшага, и вы нарветесь на повальный террор. И у стенки мне тогда стоять вместе с вами. — Он приблизился к ворам вплотную. — Так шо грызть буду всерьез. Ну шо? Договорились?..
— А шо договариваться? — пожал плечами Писка. — Вы ж сейчас отпустите, а потом обратно пересажаете…
— Пересажаю, — не стал спорить Гоцман. — Но по закону. Так шо имеете сказать?
От стены отвернулся дядя Ешта. Внимательными, умными глазами взглянул в глаза соседа.
— По закону можно, Давид. Я согласен.
И это слово — «согласен» — полетело над строем испуганных людей, стоявших у стены, над строем солдат с автоматами, над ничего не понимавшими румынами, застывшими на пустыре с лопатами в руках, над птицами, кружившими в высоком небе города Одессы…
После того как участники совещания покинули кабинет, Жуков еще некоторое время сидел, пытаясь вникнуть в смысл бумаги, поданной адъютантом на подпись. Но мысли волей-неволей возвращались к плану, который изложил ему Чусов. План нравился Жукову своей дерзостью и лихостью, не нравилось только то, что для приведения его в действие нужна была помощь других военных округов. А приказывать им Жуков не имел права — там свои командующие. И как они отреагируют на его просьбу, неизвестно. Может быть, сразу же перезвонят в Москву и радостно доложат, что Жуков затевает в Одессе очередное самоуправство… Хотя вроде не должны — со всеми командующими ближайших к Одесскому округов у него нормальные отношения. Но как сказать наверняка?..
Просидев в тяжелых раздумьях минут пятнадцать, маршал снял телефонную трубку внутренней связи и попросил Семочкина зайти. Адъютант мгновенно вырос на пороге кабинета, преданно глядя на шефа.
— Я тебе сколько раз говорил — крупным шрифтом печатать!.. — рявкнул Жуков, снимая очки. В последнее время он стал неважно видеть и впервые прилюдно показался в очках на трибуне Мавзолея во время Парада Победы. — Не видно же ни хрена!.. На, забери и переделай, потом подашь…
Подполковник почтительно взял брошенную на стол бумагу, вопросительно взглянул на начальника — не будет ли еще каких распоряжений.
— И вот еще что, — наконец медленно, словно камни ворочая, проговорил Жуков. — Вот еще что… Соедини меня по спецсвязи с… — он на секунду умолк, потом решительно, словно отбрасывая сомнения, договорил: — с Гречко, Тюленевым, Поповым и Мельником. В такой последовательности, понял?..
Это были фамилии командующих Киевского, Харьковского, Львовского и Таврического военных округов. Главное — уломать Гречко. Узнав, что он согласился помочь, остальные командующие возражать не станут.
— Так точно, товарищ Маршал Советского Союза, — несколько растерянно отозвался адъютант. — А… если на месте не будет, тогда как?
— Тогда выясни, когда появятся, и снова набери!.. Выполняй!
Через пять минут трубка телефона внутренней связи тихо звякнула.
— Гречко на проводе, — тихо произнес Семочкин. Жуков поспешно схватил трубку телефона, стоявшего рядом с правительственным.
— Генерал-полковник Гречко у аппарата! — раздался в трубке резкий, повелительный голос. — Слушаю вас!..
— Здравствуй, Александр Антонович, — произнес маршал. — Жуков с тобой говорит…
Дежуривший по УГРО лейтенант милиции проводил взглядом небольшую колонну пленных румын с лопатами, возвращавшихся, видно, с работ, и, бросив докуренную папиросу, с сожалением вернулся в душное, знакомое до боли помещение. В пропахших потом и табаком коридорах сегодня под вечер стояла такая тишина, что даже удивительно. Впрочем, нет. Невразумительный скрежет все-таки исходил из недр здания. На всякий случай сурово насупившись, дежурный неспешно двинулся на шум и вскоре увидел приоткрытую ржавую решетку, закрывавшую выход из коридора на запасную лестницу третьего этажа.
Бесшумно расстегнув кобуру, лейтенант осторожно выглянул на лестницу. И тут же заулыбался, сдвинул фуражку на затылок, облегченно вздохнул. Источником шума был гвоздодер, которым орудовал багровый от натуги Кречетов. Еще усилие — и ржавый гвоздь звякнул о каменный пол. За распахнувшейся дверью открылся кабинет Кречетова.
— Вам помочь, товарищ майор? — осведомился дежурный.
— Нормально, да? — вместо ответа пропыхтел тот. — Дверь в кабинет следователя держится на двух гвоздях! Обычный гвоздодер, и пожалуйста, заходи кто хочет!..
— Так это ж черный ход, — улыбнулся дежурный, — здесь никто не ходит.
— А если пойдет?!.
Кречетов подобрал с полу валявшийся там молоток и злыми ударами начал загонять гвозди обратно, забивая ненужную дверь.
— Я сейчас плотника позову, товарищ майор.
— Не надо. Я уже сам.
Через несколько минут дело было сделано. Дежурный запер решетку, ведущую на лестницу, а Кречетов заколотил дверь изнутри, для верности. На стену поверх двери повесил большую карту Одессы. И, отступив шага на два, полюбовался своей работой:
— Ну, где-то так…
Глянул на часы и схватился за голову — мать честная, Тонечка будет на месте через пятнадцать минут!.. А у него наверняка такой вид, будто он целый день разгружал вагоны. Кречетов нашарил в ящике стола осколок зеркала, с отвращением взглянул на свое мокрое от пота, осунувшееся от бессонных ночей лицо. И эти мешки под глазами… Обреченно вздохнув, майор решительно поднялся из-за стола и потопал к умывальнику — смывать и сбривать следы многочасовых бдений в служебном кабинете.
На столе тихо застрекотал телефон.
— Слушаю…
— Виталий, разгребешься немного с делами, зайди ко мне, — раздался в трубке голос Гоцмана.
— Будет сделано…
По улице, поднимая пыль, тащилась возвращавшаяся с работ колонна пленных румын. Их лица были темными от загара и усталости. Сопровождавшие их конвоиры, казалось, тоже еле передвигают ноги. Они вяло поглядывали на пленных и с несравненно большим энтузиазмом — на красивых девушек, которые время от времени попадались навстречу.