– Рановато, – засмеялся я. – Ещё не заслужил. К тому же короткая форма сейчас важней.
– В каком смысле? – не понял он.
– Да в таком. Я хочу с вашей помощью организовать широкую общественную дискуссию.
– Даже так? – гость из столицы был заинтригован по самое «не могу». – На какую тему?
– Профессиональную. Речь пойдёт о тех людях, которые могут помочь милиции и уголовному розыску, но мы зачем-то сами отталкиваем их от себя.
Видя его непонимающий взгляд, я пояснил:
– Давайте поговорим о «старой гвардии» – тех, кто честно ловил преступников в дореволюционные времена. Мы не имеем права терять такие кадры.
И я начал излагать свои мысли, подкрепляя их фактами из собственных расследований. Вспомнил ту неоценимую помощь, которую нам оказали Константин Генрихович Лаубе и его великолепный Гром, рассказал о вкладе в поимку всякой сволочи Аркадия Ильича Зимина, о том, как тот готовит себе смену.
– Но ведь не все спецы такие, – заметил Кольцов. – Среди них наверняка хватает врагов советской власти. Взять их на работу в милицию – простите, всё равно, что пустить козла в огород.
– Многие из этих «врагов» на самом деле обижены властью, скажу больше – они имеют все основания на то, чтобы обижаться. Но времена скоропалительных решений прошли, не обязательно горячо рубить шашкой направо и налево, надо вдумчиво подходить к каждому случаю. И где-то даже извиниться перед людьми за допущенные ошибки.
– Вы это серьёзно?
– Конечно. Способность признавать собственную неправоту и вести регулярную работу по исправлению ошибок сделает власть крепче и справедливей. Мы заранее отсеиваем спецов, выгоняем их со службы, сокращаем, а взамен порой принимаем тех, кому здесь не место. Наверное, стоит серьёзно заняться этим вопросом.
– Вы затрагиваете очень большой пласт, – заметил Кольцов.
– Да. И делаю это совершенно сознательно. Знаете, есть ситуации, про которые говорят – не могу молчать. Это такой случай.
– Знаете, а ведь я с вами соглашусь, – кивнул Кольцов. – По работе мне приходилось сталкиваться с разными вещами, включая огромную несправедливость. Наш долг – исправить это, пока не поздно. Так что я буду готовить не просто очерк, а целую серию. Думаю, редактор пойдёт мне навстречу. Но, – он лукаво улыбнулся, – идея написать о вас книгу меня не оставила. Так что впереди у нас будут ещё встречи. Тем более, вы ведь тоже уезжаете в Москву.
– Уезжаю, – подтвердил я.
– Тогда до вас будет проще добраться, – заключил Кольцов.
Я слышал про него разное. Многие клеймили его чуть ли не как главного пропагандиста своего времени, но как раз в таком качестве он и был мне нужен. Кто сказал, что пропаганда – это всегда плохо?
Расстались мы весьма довольные друг другом.
Судебное заседание по преступлениям Семёнова и Шубина было назначено на тот же день, в который я купил билет на поезд из столицы нашей губернии в столицу республики.
Сначала я зашёл поговорить и попрощаться со своими из губрозыска, встретил Смушко и хорошо поговорил с ним, узнал, всё ли благополучно с его племянником. Оказывается, тот уже уехал домой, переполненный впечатлениями и желанием перевестись к нам на службу.
Так и бывает: был человек как человек, а потом вдруг стал ментом, усмехнулся я про себя.
Посидели и выдули целый чайник крепкого чайку с Гибером, Полундрой и Чалым, повспоминали наше славное прошлое и помечтали о не менее славном будущем.
За приятным разговором я не сразу сообразил, что опаздываю на заседание, поэтому когда спохватился, то почти побежал.
Дело двух уродов было из числа таких, что в моё время называли «резонансными». Слушалось оно в здании губернского драмтеатра. Несмотря на большое помещение, все желающие попасть внутрь не смогли, и поэтому возле здания ошивалось довольно много публики, за которой следил чоновец в лихо заломленной будёновке.
Он и меня-то не сразу пустил.
Даже за дверями народа хватало, и я с трудом протиснулся через толпу, краем глаза отметив странную картину: мерзавца Семёнова сопровождали к выходу двое милиционеров с примкнутыми к винтовкам штыками. Они прошли почти вплотную ко мне.
– Я – начмил Рудановска, брал этого гада. Что здесь происходит? – наехал я на одного из конвоиров.
– В нужник попросился. Говорит, от волнения животом замаялся, – спокойно пояснил тот.
Я кивнул, но через секунду опомнился. Твою ж дивизию! Под таким понятным и обыденным предлогом Семёнов сбежал у меня из отделения, потом пришлось снова его ловить. Что, если он решил снова выкинуть старый трюк?
Я резко развернулся и, работая руками, погрёб к дверям. Вслед шипели, ругались, награждали тычками и пинками, давили на ноги, но я упорно двигался к выходу.