Что характерно, уже сами они, попадая иногда в эти места в виде заключённых, не перестают удивляться создавшейся ситуации, но менять что-либо уже поздно и не в их власти.
В большинстве своём граждане Российской Федерации к бывшим узникам относятся неплохо, хоть и с опаской – любят у нас на Руси страдальцев.
Скажем, проведите референдум по всей Российской Федерации с одним единственным вопросом: «Где место господину Чубайсу?». Впрочем, можно добавить ещё один: «А кому ещё там место?». И вы увидите, что добрая половина правительства, милиции и всяких прочих дум и чиновничьего аппарата должна бы, по мнению народа, находиться в местах «не столь отдаленных». А если останется там еще местечко для представителей криминала в том понимании, к которому мы привыкли, то в последнюю очередь и совсем немного – не любят у нас двуликих, а к пойманным и наказанным и при царе-батюшке относились с милостью и сочувствием, считая их страдальцами.
К чему это я?!
Продолжительность жизни на острие ножа в долгом одиночестве, меняет привычки и рассуждения, и начинаются они от… Но, что характерно, обязательно возвращаются в исходную точку не с наименьшим, а с большим потенциалом, чем прежде.
…Временное отсутствие машины дало передышку, и в тот напряженный год, когда многое происходило через неделю-две или месяц, наконец-то позволило вздохнуть. Как расходовать это время, кроме возмещения потерянного на Ленинском проспекте? Только встречей с людьми, занимающими думы и сердце. Они были моими слабыми местами, на которые я не имел права, но без них бы давно спятил! Истрепавшиеся в беспросветном марафоне нервы визгом кричали от одного взгляда на стопку газет, переданную Григорием – он дарил мне все заметки о покушениях, к которым я имел отношения, с подчёркнутыми им самим строчками, всякими значками и рисунками, разумеется, после уничтоженными.
В тот день, второй после «скачек» от милиции, сидя в ожидании часа свидания с лучиком надежды, под светом торшера в комнате с окнами, плотно закрытыми тяжелыми шторами, я перебирал коробки с записями, выискивая лишние и ненужные, из которых и выбрал пару десятков разных вырезок. Они неровной стопкой лежали на краю кровати, вызывающие раздражение эпизодическими кусками фото и кричащих заголовков. Чем дольше я смотрел, тем обречённей чувствовал себя: никакого просвета, никакого выхода – всё это сделал я! На некоторых из листков бумаги печатный текст говорил об одном и том же, смакуя каждую подробность, гипертрофируя и перевирая одна другую: то врали про сломанный приклад (а он просто не помещался в синтезатор и, отпилив, буквально в ночь перед «тем как», поменял его на пластиковый телескопический от какого-то страйкбольного аппарата, возможно, Массо Габаритного Макета М-16[52], то про задержание на месте преступления, то про выстрел из РПГ, который пробил лобовое и заднее стекла автомобиля и сдетонировал о воздух, то якобы обнаружили труп «исполнителя». Почти всегда путалось оружие, но зато всегда говорили о высоком профессионализме, в попытках впечатлить и так перепуганного обывателя, исключая совсем бытовые случаи.
Эти свинцовые буквы давили и выжимали ком в горле, и не было большой разницы, о чём и как писали – если бы не я, их вообще бы не было! И дорого бы заплатил за это «не было», но… но совершенно четко понимал, что буду только увеличивать размеры этой стопки. Все, что я пока смог – это «убирать» по одному. Что толку обвинять себя или кого-то или что-то, когда и так всё понятно.
52
Штурмовая винтовка американского производства фирмы «Кольт», стоящая когда-то на вооружении армии США.