Состояние было упадочным. ЧАЭС, РАСТ, А.И. Ходырев были где-то далеко, и в их реальность не верилось, а верилось в тяжелый запах казармы, в отжимания от пола, в тяжеловесность старшинского ума, в политинформации в курилке, в дедовщину... Ремень мял бока. Сапоги казались несуразно огромными и источали ядреный запах дегтя. Куртка была безнадежно свободной в воротнике - моя шея, болтаясь, тщетно пыталась найти воротниковые берега. Есть хотелось неимоверно, и голод еще более усилился, когда я услышал за окном рев солдатских глоток, повествующих о дождях и плачущей девчонке. Высунувшись наружу, я увидел взвод, бодро топающий к зданию рядом, скорее всего, к столовой - веников у них я не видел, а куда еще ходит строем солдат, если не в баню и не на пищеблок? Задавив ощущение голода, я доблестно решил ждать этого самого "до особого".
Вечность спустя в комнату вставился помдеж по части, глянул на меня критическим оком, хмыкнул, и, сжалившись, сказал, что я могу пойти поесть, так как отправка будет только поздно вечером: помимо мелких команд, прибывающих со всей республики, ждут спецпоезд откуда-то издалека, и уже потом всех посадят на машины и колонной повезут в бригаду.
Так я впервые узнал, что направляюсь в расположение достославной 25-той бригады химической защиты, задействованной на дозиметрической разведке, дезактивации техники и территории ЧАЭС, а также на сборе и захоронении радиоактивных отходов.
Помдеж также сказал, что до бригады около трех часов езды, так что прибудем мы туда заполночь, поэтому после обеда я могу перекемарить в казарме на койке.
Обед в столовой был отмечен неимоверным количеством мух и традиционным гороховым пюре. Так как перспектива ужина на горизонте не маячила, я заправился впрок.
Мухи и армия являются трогательно-неразделимыми синонимами. Я обдумывал эту концепцию, запивая пюре подозрительно мутным компотом.
Оставшееся время было заполнено прибытием все новых и новых "партизан". Вскоре казарма была набита до отказа, а спецпоезд еще не прибыл. Воздух постепенно наполнился традиционной смесью запахов еды, разгоряченных тел, кирзы... мне показалось, что старая, крашенная-перекрашенная казарма наконец-то расслабилась, заполучив в свое нутро добротную людскую начинку, без которой ей было сиротливо и неуютно.
Я все же задремал. Смех, анекдоты, мат слились в монотонный гул, вязко опутавший уставший от ожидания мозг. Меня разбудил шум моторов за окнами. Наконец-то пришла колонна машин со спецпоезда. Привезли "партизан" из России, как скоро выяснили мы, выстроившись неровными шеренгами на полуосвещенном плацу. Было около десяти вечера. Какой-то медноголосый начальник наскоро "поставил задачу", и вот мы уже катим навстречу "чумовому атому", как сказал кто-то в машине. Сосед толкает меня в бок, предлагая отхлебнуть из бутылки. Подозревая, что содержимое в ней - не лимонад, я делаю небольшой разведочный глоток, и сивушные пары самогонки с лёту ударяют в голову. Закуска немудреная - кусок хлеба и головка чеснока (последний надолго станет лучшим другом ликвидатора; посылка из дому, содержащая несколько головок, а то и вязку, чеснока, была хорошим подспорьем в "дезактивации" организма). Едкий дым наполняет кузов. Многие курят, невзирая на строгий наказ медноголосого перед отъездом.
Дурман самогонки в сочетании с сигаретным дымом и долгой ездой затылком вперед производит не лучшее впечатление на мой желудок. Тошнота неизвестности подкатывает волнами, но я гоню ее прочь, стараясь вспоминать "гражданку" - свою работу, кафедру, то, что я "варил", то есть синтезировал, в лаборатории перед самым отъездом, вспоминаю наших мужиков. "Сварщик зварює метал..."
...Машина сбрасывает скорость, переваливает через небольшой бугор, и через несколько мгновений замирает. Мотор заглушен. Команда за тентом: "К машине!" Все выпрыгивают в кромешную темноту, изредка освещаемую фарами проезжающих машин. Мы снова находимся на такой же посыпанной гравием площадке, но уже на огромной территории, по краю которой едва виднеется высокий лес. Никто не спешит строить или строиться; растерянные, мы ошалело крутим головами, пытаясь разглядеть хоть что-то в окружающей непроглядной тьме.