— Пойдем в каюту, девочка моя, пойдём…
Он едва ли не силой развернул её на сто восемьдесят градусов, ухватил за руку и потянул вниз по лестнице. Дверь радиорубки тут же захлопнулась, и в замке дважды повернулся ключ.
— Ты что, следишь за мной? — Прохоров быстро шёл впереди, не оборачиваясь и не наблюдая за реакцией Наташи на его слова. — Я же сказал тебе, что хочу немного отдохнуть. А тут заметил, что в рубке свет горит, вот и зашел. Штурмана я плохо знаю, да к тому же он слишком увлекся своим пасьянсом… — Вадим Витальевич распахнул тяжелую, ведущую к жилым каютам членов экспедиции дверь, расположенную в носовой части палубной надстройки, и прошел внутрь, увлекая за собой Наташу. Десять ступенек вниз, несколько шагов по коридору, и они уже стояли перед дверью каюты номер пять. Прохоров торопливо достал ключ, открыл и вошел, включив свет. Взгляд его непроизвольно упал на иллюминатор, сразу же превратившийся в зеркало. Наташа, немного поколебавшись, перешагнула порог и закрыла за собой дверь.
— Налей мне выпить, — попросила она Вадима, слегка дотронувшись до его спины. Позавчера вечером они открыли, чуть пригубив перед сном, бутылку сухого вина, которая сейчас стояла в настенном шкафчике, рядом с Наташиной косметикой и электробритвой Прохорова.
Вадим Витальевич сразу же почувствовал облегчение, кивнул, не оборачиваясь, и повернулся чуть вправо, открывая створки встроенного в стену шкафа. Он достал бутылку «Рислинга», два высоких бокала на витых ножках, разломанную на стеклянном дымчатом блюдце плитку шоколада с орехами и поставил все это на стол.
— В конце концов, сегодня мне совершенно расхотелось спать, — заключил он, разливая вино в бокалы. — И мы обязательно должны отпраздновать наш успех. Это же надо! — Он старался выглядеть как можно более бодрым, поднял, взяв за ножки, бокалы, и повернулся, намереваясь улыбкой окончательно успокоить Наташу, в глазах которой, когда он последний раз в них заглядывал, застыла печать недоверия.
Но обернувшись, Прохоров едва не выронил, как это уже случилось с сигаретой, наполненные сухим «Рислингом» бокалы из французского стекла. Его натянутые нервы зазвенели, как струны на гитаре сумасшедшего музыканта.
Прямо ему в лицо смотрел зажатый в дрожащей руке Наташи пистолет. Это был «браунинг» самой последней модели сорок пятого калибра. Одного выстрела из этой игрушки было вполне достаточно, чтобы сквозь дыру в корпусе «Пеликана» тотчас засвистел ночной океанский ветер. При стрельбе из такого оружия с расстояния двух метров шансы Прохорова остаться живым равнялись одному против миллиона.
— Что это значит? — Вадим Витальевич с трудом шевелил моментально пересохшими губами. Взгляд его был полон страха и отчаяния. — Наташа, я…
— Лучше бы тебе помолчать, Вадим. Я всё слышала. Какое же ты ничтожество! Надеюсь, тебе будет интересно узнать, что я являюсь сотрудником Службы безопасности. Ты удивлен, милый? Я бы на твоем месте тоже была удивлена.
— Наташа… — Вадим Витальевич, застывший по середине каюты с поднятыми перед собой бокалами с вином, внезапно почувствовал, как у него из-под ног с огромной скоростью вырвалась и стремительно полетела вниз твёрдая опора. Он не верил тому, что видел, тому, что только что услышал, и всё, происшедшее в последние три минуты, казалось ему каким-то чудовищным, кошмарным сном. Вот сейчас он откроет глаза, обернется и увидит, как обычно, сладко спящую рядом Наташу — близкого, любимого человека. Но секунды летели, а он всё не просыпался. Господи, неужели всё это происходит на самом деле?!
— Тебе страшно, Вадим? — Ледяной голос доносился откуда-то с расстояния в несколько километров, причем сопровождался пронзительным, намертво засевшим в барабанных перепонках свистом, словно с неба падала сброшенная с тяжёлого бомбардировщика бомба-убийца. К горлу Прохорова медленно поднялся пылающий тошнотворный ком. — Тебе есть чего бояться… Ты — предатель! — Глаза Наташи превратились в яркие раскалённые угли. — Стой на месте и даже не пытайся пошевелиться. Надеюсь, ты понимаешь своим гениальным умом, что оружие не доверяют тому, кому запрещено его применять.
Прохоров уже несколько отошел от первоначального оцепенения и начинал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Он ожидал чего угодно, только не того, что Наташа, его любимая Наташа, окажется подсадной уткой, специально подстеленной под него предусмотрительными спецами из СБ! Как же ловко она изображала из себя миленького ангелочка, пряча от посторонних глаз смертоносный ствол сорок пятого калибра… А он, лопух, недооценил своих официальных хозяев и теперь вынужден расплачиваться за ротозейство. Хотя… Ведь не станет же она стрелять в него прямо сейчас, здесь, среди ночи!
Но тут взгляд Вадима Витальевича упал на пистолет, и он снова ощутил подкативший к горлу спазм, вот-вот готовый прорваться наружу вместе с содержимым сжавшегося, как заживо содранная и разложенная на палящем тропическом солнце человеческая кожа, желудка.
Только сейчас Прохоров разглядел накрученный на ствол «браунинга» глушитель. Однако она все предусмотрела заранее! Звук вБютрела не услышат даже в соседней каюте, за тонкой переборкой из двух листов алюминия и сантиметровой прокладки из пенопласта… Что же делать? Вот так стоять и молча ждать, пока не подоспеет подмога? Вряд ли она одна на корабле, наверняка есть еще как минимум один «коллега», и тоже с оружием… Надо срочно искать выход, иначе — смерть. Не сейчас, так потом. Не на «Пеликане», так в подвале одного из тайных казематов СБ. Не от спецов, так от мафии. Результат один. Сырая и мокрая земляная яма где-нибудь на окраине кладбища… Навсегда. Венки, речи, траурные ленты… Прохоров на секунду представил себе мрачную картину: гроб с его мертвым телом опускают в могилу четыре дюжих молодца из Службы безопасности с преисполненными фальшивой скорби рожами, в то время как другие представители этой организации выражают соболезнование вдове трагически погибшего ученого. Вдруг один из ремней, удерживающих гроб, обрывается, и он глухо, с высоты полутора метров, летит на дно свежевырытой ямы с торчащими по обе ее стороны, похожими на руки самого дьявола, обрывками корней деревьев…
— Наташа, не надо так шутить, — тихо попросил Прохоров и сделал один, совсем маленький шаг вперёд, но сразу заметил, как напрягся тонкий женский пальчик с накрашенным ярким фиолетовым лаком ногтём, надавливающий на спусковой крючок «браунинга».
Вадим Витальевич тотчас вернул ногу на прежнее место, лицо его стало серым и жалобным.
— Что ты от меня хочешь, сука? — прошипел он сквозь зубы. — Ты два года раздвигала передо мной ноги и делала минет только за то, что тебе платили жалкие гроши в кассе твоей секретной конторы! Ты, мерзкая дрянь, говорила мне слова любви, а сама думала о спрятанном под подушкой пистолете! Дешёвая ментовская шлюха! — Прохоров уже не сдерживал себя. Он с нескрываемой неприязнью смотрел на Наташу, а затем смачно и наигранно сплюнул прямо на мохнатый ворсистый ковёр на полу каюты.
И тут, совершенно неожиданно, заметил одинокую, торопливо сбегающую по ее белой как мел щеке слезу. Что это? Тонкий трюк профессиональной «подстилки» или реальность, вызванная душевной болью оскорбленной женщины?
Ответ дала сама Наташа:
— Какое же ты, Вадим, всё-таки ничтожество. Ты даже не способен отличить актёрскую игру от настоящего чувства. — Палец с фиолетовым ногтем, лежавший на спусковом крючке, напрягся еще больше. — И пусть ты оказался работающим на мафию подонком, пусть ты нелюдь, согласный передать страшное оружие в руки жаждущих власти ублюдков, я все же хочу, чтобы ты знал… Я действительно любила тебя, но ты, продажный, ничтожный, жадный мерзавец, все испортил!..
Наташа готова была разрыдаться, слезы одна за другой сбегали из её больших глаз, оставляя на бледных щеках тёмные следы размазанной туши для ресниц. Её тонкая, изящная ручка, судорожно сжимающая тяжёлый «браунинг», дрожала все сильнее. Она прямо на глазах впадала в глубокую, словно океанская впадина, истерику.