Он откинулся на сиденье, закурил сигарету и закрыл глаза. Он думал о том, как ему не хочется делать Роде больно. То, что началось как неприятная обязанность, превратилось в забавный и интересный эпизод. Он не сомневался, что, выпив или пребывая в дурном настроении, она могла быть злобной и агрессивной, но за прошедшие сорок восемь часов ее энергия и постоянное искрящееся хорошее настроение приводили его в восхищение. Он подумал, что десять или пятнадцать лет назад она, должно быть, была совершенно потрясающей девчонкой. Гудерич был глупцом. Но ему придется причинить ей боль. В самом лучшем случае из-за него она лишится работы. Он подумал, что это нехорошее дело. Но может быть, тогда она решит эмигрировать и воссоединится с мужем. Ему казалось, что в глубине души именно этого она и хочет. Он затушил сигарету и задремал.
Было без десяти девять. Уайлд выпрямился, достал из бокового кармана пиджака револьвер и прокрутил барабан. Он откладывал это решение. С оружием всегда можно убить, даже с расстояния. Но в нем была и определенная слабость. Оно искушало воспользоваться им. Застрелить Сталица было бы признанием поражения, оно подписало бы его собственный смертный приговор. Застрелить одного из телохранителей Сталица, пытаясь ускользнуть, было бы преступлением. Уайлд положил револьвер в сумку с инструментами и спрятал ее под сиденье.
Он снова расслабился, на этот раз его мысли были о Марите. Собственное оружие напомнило ему, как он глядел в дуло пистолета в последний раз, и о том, кто стоял за ним на коленях. Теперь с его памятью все было в полном порядке. Он изумился, почувствовав приятное возбуждение оттого, что через тридцать шесть часов снова окажется на Гернси. В течение уже нескольких лет ни одна женщина не вызывала у него чувства приятного предвкушения. Даже с Джоселин путь в постель был скорее привычкой, поддержанием симпатии и техники, к которым эта девочка относилась как к неотъемлемой части своего вооружения. Потом появилось чувство принадлежности. Марита вернула его на много лет назад, к воспоминаниям об очень многих опытах. Он предполагал, что это происходит в основном из-за их соперничества, из-за того, что она лучше информирована. Он решил, что узнать о Марите больше во всех смыслах будет увлекательным занятием.
Было половина двенадцатого. На короткое время дождь прекратился. Уайлд закрыл дверцу машины, но не запер ее; когда он вернется, ему будет некогда возиться с ключами. Он поднял воротник пальто, защищаясь от октябрьского ветра, прошел по полю и углубился в лес. Земля была мокрой, вода забрызгивала ботинки и носки. Она лилась ему на голову и плечи с раскачивавшихся ветвей. Ветер наполнил лес звуками, и все же хлюпанье собственных ног казалось неестественно громким. Ухнула сова и, захлопав крыльями, полетела в ночь. Луны не было видно, и под деревьями было совершенно темно. Светящийся циферблат наручного компаса сиял впереди, словно указующий знак. Понадобилось двадцать минут, чтобы пересечь лес, и Уайлд прикинул, что расстояние составляет примерно милю и три четверти. При необходимости он покроет его за десять минут.
Уайлд стоял под последним деревом и смотрел на мрачный сад перед домом. Светились только чердачные окна. Парсонс, Холлиуэл и Рода готовились ко сну. Ему было интересно, какой она будет в постели, если это окажется необходимо. Он вспомнил ее жадные губы.
Он потопал, чтобы согреться, и стал думать о завтрашней ночи. Кэннинг всегда особенно тщательно заботился о том, чтобы держать его подальше от Центрального разведывательного управления. Но он видел достаточно доказательств мастерства и эффективности американцев. Как все их соотечественники, они все делали по-крупному, не полагаясь на тонкость расчета, но встречая противника мощной силой, на которую нечем ответить. Он подумал, что за Сталицем присматривали по меньшей мере восемь человек. И двое из них находились снаружи с собакой. Возможно, с двумя собаками.
Полночь, и у двери появился лучик света. Уайлд низко наклонился и перебежал через аллею к ступенькам. Рода была в бледно-голубом халате с нейлоновой оборкой у шеи и на рукавах и в тапочках с громадными помпонами. Ее кожа на ветру покрылась пупырышками.
— Скорее давай, — задохнувшись, прошептала она.
Он обнял ее и поцеловал. Нейлон зашуршал. На ней не было ночной рубашки. Входная дверь вырвалась из их рук, и они вместе схватили ее, а потом закрыли с бесконечной осторожностью, и Рода закрыла задвижку.
— Должно быть, я рехнулась, — выдохнула она.
Гарри Хоуп все еще обнимал ее. Он был нетерпелив, и ему нужно было немедленно уложить пышнотелую красотку в постель.
— Пошли наверх, — прошептал он.
— Ну ты наглец. Всем вам, коммивояжерам, только одно и нужно. Я это с самого начала знала.
Рода шлепнула Уайлда по руке и повела к маленькой лестнице сбоку от двери в зимнюю гостиную.
— Полсекунды, — прошептала она. — Мне нужно опять включить охрану.
— А где она расположена?
— Вот здесь. Здесь раньше была маслобойня.
Он наблюдал за ней. Система на самом деле была старая.
— Знаешь, тебе не обязательно это делать. Ты все равно всю ночь глаз не сомкнешь.
— Ах, ты! — Рода стояла около него, но на этот раз он не стал распускать руки. — Я думала, ты захочешь выпить?
— Я принес с собой. — Он похлопал по карману. — Что-то особенное. — Он обнял ее за талию и легко поставил на ступеньку.
— Ш-ш-ш, — прошипела она, когда они поднялись на первый этаж.
Уайлд открыл дверь справа от себя, зазвенел колокольчик.
— Бога ради, — захлебнулась Рода. — Это комната сэра Реджинальда.
— Кто там? — раздался сверху голос Парсонса.
Уайлд прижался к стене. Рода сделал глубокий вдох.
— Всего лишь я, Билл. Дверь его сиятельства была открыта. — Говорила она уверенно. Чувство облегчения поползло по телу Уайлда от щиколоток вверх. Она делала это не впервые.
— Постарайся поменьше шуметь. Завтра у нас трудный день.
Рода провела Уайлда по лестнице на чердачный этаж и втолкнула в комнату. Он прижался и поцеловал ее, одновременно поворачивая ключ в замке. Маленькая комната казалась еще меньше из-за ската крыши. Никаких старинных вещей здесь не было; кровать выглядела вполне удобной, а в углу за дверью стоял большой гардероб.
— Не шевелись. — Уайлд внимательно посмотрел на Роду и отвернулся.
Она сложила руки перед собой.
— Когда ты так смотришь на меня, по мне мурашки пробегают, — прошептала она.
— Пытаюсь навеки сохранить твой образ в памяти.
— У-у-уф. Зачем такие слова?! Просто какой-то настоящий вест-эндский шик.
Она взглянула на кровать; одеяло было откинуто.
— Тост! — Уайлд резко развернулся и взмахнул фляжкой. — Бренди.
— У-у-уф, сто лет такого не пила. Вон там есть бокал.
— Мы воспользуемся моей чашкой. — Уайлд осторожно вынул чашку из кармана, заполнил до половины и подержал в руках, легонько встряхивая. — В совершенстве раскрывает букет. — Затем протянул чашку Роде. — Выпей это, милая моя, и мы с тобой вместе исполним музыку.
— У-у-уф, ты просто что-то. — Она поднесла чашку к губам. — Крепкое.
— До самой последней капли, — настаивал Уайлд. — Тогда наша любовь никогда не умрет.
Шея у горничной побагровела, но она вернула чашку пустой. Уайлд взглянул внутрь; порошка не было видно. Он снова налил и выпил.
— За тебя, моя милая. А теперь, если ты расположишься в центре этой кровати…
— Тогда поцелуй еще раз. — Рода с жадностью накинулась на него; от нее пахло бренди, пальцы вцепились в его одежду. Потом она оттолкнула его, бросила халат на кресло и легла поперек кровати. — Не заставляй меня ждать, Гарри. Иди ко мне.
Уайлд медленно разделся. Одна нога Роды была поднята. Ему пришло в голову, что выбранный Джоселин подарок на день рождения, вероятно, выглядел примерно так и вряд ли подойдет для спальни.
Рода зевнула:
— У-упс. Должно быть, бренди. Знаешь, когда я последний раз пила бренди? В ту ночь, когда Томми уехал в Австралию. Я познакомилась с тем малым…