Уайлд смотрел в потолок. Он слушал, не думая. Думать он будет потом в течение нескольких часов. Когда его руки будут свободны.
Люсинда закурил очередную сигарету.
— Итак, тут я застрял. Мне приказали отдыхать. «Британцы, — сказали мне, — сами постирают свое грязное белье». Они даже запросили у меня копию файла и одолжили одного из моих лучших оперативников. Ну что ж, так — значит, так. Но я не делал вид, что очень счастлив от этого. И мне пришло в голову, что, раз вы и я работаем в одной и той же сфере, возможно, что я случайно столкнусь с вами. Поэтому я держал файл под рукой.
Он свернул документы, положил их в карман и, помолчав немного, продолжал:
— Однако я не ожидал так скоро встретиться с вами. И не по этому конкретному поводу. Я не знаю, как вы работаете, Уайлд, но предполагаю, что приказы поступают из Уайтхолла. Что ж, позвольте открыть вам маленький секрет. Вашим людям неизвестно, что Сталиц находился в этой стране. Они не знали, что он у нас. А если бы даже и знали, то вряд ли сильно этим заинтересовались. Наши правительства между собой раскололи маленькое особое блюдо Сталица три года назад. Но поскольку он самый лучший из тех, кто имеется у Москвы, они могли бы огорчиться из-за его дезертирства. Именно поэтому мы держали его здесь на протяжении последних месяцев. Не могу сказать, что нам было нужно, чтобы его убили. Но мы, разумеется, были не против, если кто-то попытается это сделать. Как я уже сказал, мы не ожидали, что это будете вы. Мы только знали, что это будет оперативник высшего класса. И мы знали, кто его пошлет. Так что, мне кажется, последние несколько лет вы выполняли и их, и наши задания. К тому же на свете не существует оперативника, который может так работать достаточно продолжительное время. По моему мнению, Уайлд, если вы не определитесь, и как можно быстрее, на кого вы, в конце концов, работаете, то очень скоро будете иметь крупные неприятности.
— Судя по всему, вы не считаете, что я уже имею крупные неприятности!
— А это как хотите. Потому-то я вам все это и рассказал. Теперь ваша очередь. Я хочу, чтобы вы рассказали мне, кто конкретно навел вас на Сталица.
— У меня росинки маковой во рту не было со вчерашнего дня, — сказал Уайлд. — А теперь, кажется, уже снова ленч.
— Я кормлю только своих друзей, — ответил Люсинда. — Докажите мне это.
— Меня зовут Гарольд Джордж Эдвард Сент-Винсент Хоуп, я коммивояжер и занимаюсь женским шерстяным нижним бельем ручной вязки. Вы человек с полным объемом информации и докажите, что это не так.
Люсинда поднялся.
— Я считал вас сообразительным человеком. И по-прежнему считаю. Следовательно, вывод один — вы ведете себя недружелюбно.
— Я требую, чтобы мне предъявили обвинение, — сказал Уайлд. — Обвинение в убийстве, как я полагаю? Я хотел бы позвонить своему адвокату.
— Именно недружелюбно. Мы играем так же, как играете вы. Мы придумываем правила по ходу дела и, когда будем уверены, что больше ничего из вас не вытянуть, похороним вас на заднем дворе.
— Надеюсь, на сытый желудок.
— Я знаю, что у вас крепкие нервы. И думаю, что они здорово пригодятся. — Люсинда открыл дверь. — Что-нибудь обнаружили?
Вошел очень молодой человек с кучей одежды.
— Ничего.
— Я так и предполагал. Что ж, осмотрите его рану. Не хочу, чтобы он отошел у меня на глазах. Потом ненадолго оставьте его в покое.
Молодой человек наклонился над Уайлдом и одним движением снял пластырь и повязку под ним. Уайлд резко втянул воздух.
— Ага, — сказал молодой человек. — Вам и вправду повезло с этой рукой. Парой дюймов левее, и от вас больше не было бы никаких проблем. И никакой пользы. — Его руки были быстрыми и умелыми. И мазь, которую он накладывал, приносила облегчающую прохладу измученной плоти. Он продолжал стоять к Уайлду спиной.
— Вы медработник команды? — поинтересовался Уайлд. — Намерены поддерживать мой моральный дух? В этом могла бы помочь парочка стейков.
Молодой человек встал. Свежая перевязка была толще и шире, чем предыдущая. Уайлду не понравился ее вид; она предназначалась, чтобы выдержать грубое обращение.
Молодой человек ухмыльнулся:
— Что вам нужно, так это как следует отдохнуть.
Дверь захлопнулась. Уайлд вздохнул и закрыл глаза. Теперь ему просто необходимо было подумать. Его сердце стучало, от расширившихся артерий бок пульсировал еще сильнее. В Джорджтауне он впервые почувствовал неловкость. Но было ли это в Джорджтауне впервые? Как давно, как много раз он был подсадной уткой? А Сталиц? Люсинда не сказал ему ничего такого, что нельзя было связать с инструкцией Кэннинга. Кэннинг был ключевой фигурой более чем в одном отношении. Но прежде чем отдаться бешенству, всепоглощающей ярости и желанию использовать свои таланты впервые с подлинной ненавистью в сердце, он должен выбраться из этого кошмарного дома. И этого можно было достичь только с помощью терпения.
А пока что он был голоден. Он подумал о еде, и от мыслей о ней плавно перешел к мыслям о Джоселин. А потом и о Балвере со Стерном. Сейчас они уже должны были быть на Джерси, а завтра днем поплывут в Сент-Питер-Порт, чтобы встретиться с ним, как он обещал, в четверг утром. Он все еще мог успеть. У него были все основания, чтобы продолжить действовать так, как было задумано, и посетить Гернси. Он хотел навестить Рэйвенспура и поговорить с Маритой. Ее поместил в самый центр маршрута Кэннинг. Человек, получавший указания сверху и иногда отдававший свои собственные приказы. Кэннинг, у которого новая дорогостоящая жена. И Марита, женщина слишком красивая. Он подумал, что в Гернси ему предстоит много работы, когда (и если) ему удастся подняться с этой кровати, конечно.
Рев машины вывел его из задумчивости, он открыл глаза и понял, что заснул. Серый цвет за окном усилился. Уже почти смеркалось. Комната, к его удивлению, была пуста. На нем по-прежнему были наручники; руки затекли и отяжелели.
Парсонс открыл дверь. Уайлду он напомнил сотрудника похоронного бюро, не уверенного, что клиент мертв.
— Добрый вечер, сэр.
— Уже вечер?
Парсонс включил свет и подошел к кровати.
— Американские джентльмены уже отбыли, сэр. Они объяснили мне, что прошлая ночь была… э-э… своего рода шуткой. Но они предполагали, что вы можете немного расстроиться, и попросили дать им несколько минут, прежде чем освобождать вас. — Парсонс достал ключи.
— Вам не о чем беспокоиться, мистер Парсонс, я ничуть не расстроился. Как они сказали, ошибки бывают у всех.
— Да, конечно, сэр. Очень рад видеть вас в таком бодром расположении духа, сэр.
Парсонс отпер наручники, и Уайлд сел. Он размял кисти рук и обхватил себя несколько раз; кровь опять прилила к рукам; было ощущение, что в него вкололи тысячу булавок.
— Могу быть вам чем-нибудь полезен, сэр?
— Поджарьте мне яичницу из дюжины яиц. Хлеб, только не поджаренный. И галлон кофе.
— Очень хорошо, сэр.
Парсонс удалился.
Уайлд встал и подождал, пока комната не перестанет вращаться. У него страшно болели ребра, а в голове по-прежнему был туман. Он подошел к окну. Опять моросил неспешный, унылый дождик. Ветра уже не было. Часы и компас лежали рядом, на стуле. Он надел их и подобрал одежду. Она была тщательнейшим образом обыскана; каждый шов разрезан вплоть до трусов. Но они оставили пуговицы и не тронули «молнию». Он оделся и почувствовал себя словно в сценических лохмотьях. Подобрал обрывки пальто и бросил их опять на пол. Потом открыл дверь и пошел в ванную. Даже каблуки на ботинках были оторваны.