— Значит, я могу идти? — прошептала она. С отвратительным для самой себя облегчением.
— Нет, — покачал головой Пилат. — К сожалению, не можешь.
Он шагнул вперед и рывком содрал с неё рюкзак. Лила отчаянно вцепилась в его лямки, но Пилат стряхнул её обратно на пол, как котенка.
Хоть и мертвые, но его когти вспороли тряпку, словно гнилую. Содержимое рюкзака рассыпалось по полу.
Пилат отбросил рюкзак в сторону, и поднял с грязного бетона книгу. Картинно дунув на переплет, якобы счищая с него пыль, он поплевал на ладонь и протер его.
— «Шим Изуба: Бункер», — прочитал он.
Подняв брови, он взглянул на неё с отеческой улыбкой, как смотрят на нашкодившего детеныша.
Который нашкодил настолько сильно, что наказание теперь неизбежно.
— Ну надо же, а?
— Прости, Пилат…
— Конечно, я прощу, ты не переживай, — успокоил её Пилат. — Тебе ведь есть, чем мне ещё заплатить, правда?
— Конечно, Ободранный, — устало ответила она. — Мне есть, чем заплатить. Но знай, я больше никогда сюда не спущусь.
Ободранный неторопливо и довольно потянулся. Его шкура лопнула сразу в нескольких местах и лохмотьями осела на пол. Хвост вытянулся костяными сегментами, превратившись в длинную белую плеть с жалом на конце.
— Спустишься, — ласково ответил он ей. — Ты вернешься сюда не раз, поверь мне. Я точно это знаю.
Его улыбка растянулась, и шкура на черепе слезла, не силах удержаться на остатках мертвой плоти.
На Лилу Изуба глядел жуткий оскаленный череп. Совсем не похожий на рысий.
Пасть Пилата распахнулась, обнажив многорядье зубов.
Он шагнул к ней.
Лила закрыла глаза.
Будет больно, подумала она. Очень больно.
Она оказалась права. Это было очень больно.
***
Он взял пульсирующий том в руки. Огромный, тяжелый, тот переливался волнами красного, словно свежая кровь. На титульном листе в буквальном смысле горел, разгоняя сумрак, желтый крест. Язычки пламени вырывались наружу, но бессильно опадали, соприкоснувшись с пространством Библиотеки.
Библия. Книга вечности и цикла всех миров. История, повторяющаяся вновь и вновь.
Пилат погладил её, чувствуя исходящий от неё жар.
Она была гораздо, гораздо больше той книги, на которой молились в её родном мире.
Потому что была настоящей.
На самом деле Пилат абсолютно точно знал: ведай распятый философ то, что сотворят с его учением, он бы залез на крест обратно и больше бы не воскрес.
Он нес свет и творил чудеса. Но из него сделали тьму, под именем света. И написали совсем другую историю. Искусственную, чужую, и совсем его не достойную.
Пилат вновь погладил книгу. Он знал её от буквы до буквы. От первого вздоха философа при его рождении, и до последнего при его истинной смерти.
Библия всегда напоминала ему о Флэте.
Пилат Изуба, несколько вечностей назад, был его единственным другом. Больше чем братом и единомышленником. Самым близким ему существом.
Их дружба помогала Флэту жить, в его ненависти ко всему сущему. И помогала ему любить свое творение — расу тери. Это было ещё до Войны, и до того, как в его сердце проникла Ниана Камо.
Однажды, перед самом началом войны, Флэт позвал к себе юного Пилата для серьёзного, как он сказал, разговора.
— Я расскажу тебе историю, Пилат, — сказал он. — Древнюю историю. Расскажу так, как её знаю. Потом, позже, тебе станет известна её истина. Мне она сейчас недоступна. В том мире, в котором её рассказывают чаще всего, она не совсем правдива. Но, основные действующие лица и их поступки изложены верно.
Флэт рассказал Пилату историю философа, принявшего смерть на кресте. Рассказал историю друга, его предавшего. И историю того, кто вынес философу приговор.
— В каждом мире происходит одно и то же, Пилат. Меняются декорации, обстоятельства, и даже меняются местами персонажи этой вечной истории. Пришел и наш черед. Я сделаю единственное, что в моих силах: не допущу превращения нашей истории в священную книгу. Ты сам позже поймешь — такие истории никогда не излагают верно. Так как истинной их подоплеки никому понять невозможно, кроме самих её главных героев.
Ты, Пилат, будешь философом. Но в глазах других ты станешь предателем. А если нашу историю перескажут тысячу лет спустя, тебя назовут правителем царства смерти, потерпевшего поражение от царства света. Тебе в нашей истории отведена самая важная роль. Ибо наше спасение без тебя невозможно. И тебе, как философу, предстоит собой пожертвовать.