Но на сей раз обстояло иначе. Возможно, потому, что он нашел рукопись в ящике старого ночного столика и это обстоятельство сообщало ей подлинность. А возможно, известную роль сыграли и чувства, всколыхнувшиеся в нем из-за мимолетной, неловкой встречи с Мари. Так или иначе, история Петера и Софи задела его за живое, и он надеялся, что коротенькая молитва автора —»Господи, сделай так, чтобы эта история не кончилась печально!» – была услышана.
Мобильник просигналил, что пришло сообщение. От Тобиаса: «Привет, Давид! Ты наверняка еще дрыхнешь, но мне надо планировать вечер, и я должен знать, выйдешь ли ты нынче на работу. Позвони не откладывая».
Давиду не слишком улыбалось торчать сегодня до трех ночи в шумном, прокуренном баре. Однако мысль о том, что он будет валяться в постели, а Мари опять придет в «Эскину», пугала еще сильней. И даже если она не придет, он лишит себя возможности разузнать, как все было вчера.
Вот почему он позвонил Тобиасу и сказал, что вполне здоров.
– Судя по голосу, не похоже.
– Охрип чуток, как все в эту пору года, – успокоил Давид.
Он наведался в холодный туалет, принял душ, приготовил гренки и чай. Потом надел чистое белье и купальный халат, опять улегся под одеяло, аккуратно сложил прочитанные страницы и взял со столика нечитаные.
В 1954 году поездка в Лозанну на мотоцикле занимала почти шесть часов. Еще час Петер потратил на поиски пансиона, который располагался на городской окраине, за высокой обветшалой стеной, а потом сел у окна в забегаловке напротив, заказал яблочный сок и стал ждать, наблюдая за воротами пансиона. Через два часа к нему подошла хозяйка – по опыту она знала, с какой целью молодые люди садятся за этот столик, – и сказала, что ждать не имеет смысла, девочки сегодня наверняка не выйдут. Французским Петер владел плохо и понял ее далеко не сразу. Но все же кое-как ухитрился спросить, когда же они выйдут. В четверг, ответила хозяйка, если вообще выйдут.
В следующий четверг он снова сидел за столиком у окна. И действительно: вскоре после полудня ворота открылись, на улицу колонной по двое вышли девочки в форменных платьях и под присмотром двух суровых женщин лет сорока пяти направились в сторону забегаловки.
Петер опрометью выскочил на крыльцо. Колонна проследовала мимо. Он увидел Софи, узнал ее, несмотря на форму. Она тоже заметила его и взглядом молила не выдавать себя.
Вскоре после этого он получил письмо, где она просила его больше не приезжать, иначе он навлечет на нее большие неприятности. Однако в том же письме Софи сообщила адрес хозяйки забегаловки, на имя которой он может ей писать.
Рассказ о двух следующих годах состоял из описаний Петеровых мук и отрывков из их любовной переписки. Давид читал все это как материалы расследования тяжкого преступления, которое затем совершила Софи: она разлюбила Петера.
Вернувшись в родной город, она заметила, что Петер стал ей чужим, и с удивлением призналась ему: «Ты уже не тот, кому я писала эти письма».
Петер преследовал Софи своей любовью, умолял и грозил, и в конце концов она не нашла другого выхода, кроме как целоваться с другим у него на глазах. На том катке, где они когда-то познакомились.
Короткая молитва, с какой началась эта история, услышана не была. Финал оказался печальным: Петер Ландвай покончил с собой, врезавшись на мотоцикле в скальную стену.
Читая последнюю фразу, Давид почувствовал, как по спине пробежал холодок: «А Петер Ландвай – это я».
Вообще-то Давид собирался поужинать в «Горной тиши», в надежде встретить Ральфа и кое-что разузнать о том, как прошел вчерашний вечер. Но история Петера и Софи повергла его в такое уныние, что он предпочел подольше посидеть дома, а по дороге в «Эскину» купил себе фалафель.[9]
Вечер оказался нелегким. Народу в «Эскине» набилось еще больше обычного, и посетители вели себя так, будто впереди не Рождество, а конец света.
Симптомы простуды у Давида с каждым часом усиливались. Из носа текло, глотать больно, а дым сигар – в «Эскине» имелся хороший ассортимент сигар, которые курили теперь отнюдь не только в банкирских и рекламных кругах, – вызывал сухой, надрывный кашель.
Мари же, причина, по которой он все это мужественно терпел, не появлялась.
Хорошо хоть Ральф в обычное время занял свое обычное место и развлекал компанию. Если бы вчера между ними что-то склеилось, то либо она находилась бы здесь, либо он бы тут не сидел, так рассуждал Давид.
Ролл и, видимо, гулял вчера еще долго, потому что сегодня блистал отсутствием. Благодаря этому Давид, принимая первый заказ, мог как бы невзначай поинтересоваться:
9
Фалáфель – ближневосточное блюдо, обжаренные в масле шарики из турецкого гороха, лука и специй.