Йан покидает нас перед почтой. Маленький желтый дом, построенный на основе прицепа, который был помещен в укрытие на пустыре во время нашего отсутствия, — «Продается». Я останавливаюсь. Ой, говорю, и бегу к парням. До востребования. У Саймона есть письмо для отправки. Мы снова выходим. Джуд нас оставляет перед вывеской «У Тони»:
— Увидимся здесь через два часа…
Он толкает дверь бара. Мы гуляем по улицам, Саймон и я. Мы гордимся собой. Мы возвращаемся к морю. Наш шаг сбалансирован, иногда мы испытываем головокружение и кажется, что земля уходит из-под ног. Сухопутная болезнь? Мы смеемся. Затем Саймон оставляет меня.
Я иду вдоль гавани. Город чистый. Я сижу напротив пристани под мемориалом морякам, погибшим в море, и ем попкорн. Рядом останавливается человек. Никифорос. Он подвернул рукава. У него якорь на правом предплечье и Южная звезда слева. Сирены и волны обвивают его тело.
— Ты всегда ешь попкорн? — смеется он. — А твое судно, ты его нашла?
— Я хожу на «Мятежном». Мы только что выгрузились. Сегодня вечером опять в море.
Он удивленно присвистнул.
— «Мятежный»! Ты начинаешь в жестких условиях, скажу я тебе.
Он берет мои руки, долго изучает.
— Мужские руки, — говорит он.
Я рассмеялась.
— Они всегда были сильные, а теперь стали мощнее.
Он проводит пальцем по моим порезам.
— Исцели их, нужно нанести крем, не оставлять это так. В море можно очень легко заразиться, особенно из-за гнилой наживки и соли.
Он по-прежнему рассматривает набухшие глубокие порезы большого пальца руки и хмурится:
— И что это еще такое?
Я рассказала ему про золотую рыбку.
— Иди в больницу.
Я не отвечаю.
Луис и Джезус отсутствуют на перекличке. У меня закружилась голова, когда мужчины отвязали швартовы. Почувствовав, что «Мятежный» в море ожидает болтанка, я ощутила волну паники. Я тяжело дышала, повернув голову к морю. Это случилось. Я поняла, что я должна доверять им, причем всегда, независимо от того, что случится в дальнейшем. Мы вышли. Я свернула веревки и уложила их в ящик. Джуд казался спокойным и умиротворенным из-за того, что вернулся в море. Его грудь распрямилась. Он уселся, подбородок гордо задран. Он снова был человеком-львом, и я опустила глаза под его взглядом. Он смотрел на море, далеко-далеко, через проливы на все континенты мира. Потом он плюнул и высморкался между двумя пальцами.
Вновь началась рыбалка. Волнение на море накрывало нас. Волны были большими и высокими, находящимися за пределами нашего зрения. Саймон занял кушетку Джезуса, мне достался пол. Я получила это, получила свое место на борту, под несколькими окнами, через которые я всегда вижу небо. Мужчины спят — беспомощные тела, разбросанные конечности — в теплых недрах корабля, тихий гул моторов, запах влажной одежды, которую они не меняли, едкий запах носков, лежащих вокруг на полу.
Моя рука распухла и покраснела. Мы рыбачим. Люди тихо задают вопросы морю. Рыба ушла куда-то в другое место. Море пусто, мы бороздим его напрасно. Джуд принес старый магнитофон и привязал его к стальному брусу. Нежная и грустная музыка кантри будет убаюкивать нас, пока мы будем снова нанизывать приманку. Небо прояснилось вечером. Человек-лев сидит напротив меня, подтянув колено к груди и забросив правую ногу на стол, чтобы освободить поясницу от лишнего груза. Он терпеливо пытается распутать крючковую снасть, которую море связало в узлы. Луч солнца упал на его лоб, осветив грязную гриву, его скулы обветрены и обожжены солнцем. К векам приклеилось немного соли, немало ее пристало к его ресницам. Мы купаемся в вечернем свете, музыка убегает в волнах, ритмичное движение взад и вперед воды на палубе, которая проходит через люки, чтобы вернуться назад в следующий момент, когда качается судно. Шум прибоя, медленное дыхание, ритм приливов и отливов. Пение вечности… Я поворачиваю голову к морю, в конце дня оно рыжее, медно-красного цвета. Возможно, так хорошо не будет всегда, до конца всех времен, золотистый океан и открытое небо, безумный и великолепный бег в никуда, горячее сердце, ледяные ноги, постоянный эскорт стаи кричащих чаек, высокий моряк на палубе, приятное спокойное лицо. Где-то еще есть города, стены, толпы народу. Для нас больше нет ничего. Кроме как двигаться в бескрайней пустыне, между всегда зыбучими дюнами и небом. И мы готовим наживку, часы и часы до глубокой ночи, прослеживая наш маршрут из пены, сиюминутный кильватер, который разрывает волны, но почти тотчас же чернеет и исчезает, оставляя девственный голубой океан.