– Я говорю с тобой, – поскольку я впервые открыто обращаюсь к осьминогу, мне следовало бы сначала хорошенько обдумать свои слова. Но я действую по наитию и под влиянием эмоций, поэтому что думаю, то и говорю.
– Тебе что-нибудь нужно? – Тон скучающий, на грани раздражения.
– Чтоб ты пошел на хрен, вот что, – я не свожу с него взгляда, ожидая реакции.
Осьминог притворяется оскорбленным.
– Незачем так хамить.
Я по-прежнему смотрю на него.
– Убирайся.
Некоторое время осьминог словно обдумывает мой приказ. Его взгляд скользит по потолку, задерживается на нем на мгновение, потом снова падает на меня.
– Нет.
Я встаю, вытягиваюсь во все свои шесть футов и два дюйма роста и раскидываю руки в стороны, стараясь стать как можно больше и внушительнее. Кажется, так полагается делать при встрече с медведями и другими страшными тварями. Вдобавок я, чтобы подчеркнуть свое физическое превосходство, напыживаю грудь.
– Уходи. Прочь. СЕЙЧАС ЖЕ.
– К сожалению, не могу.
– Как пришел, так и уходи.
Тон разговора настолько ледяной, что температура в комнате разом снижается градусов на десять.
– Боюсь, это не так просто.
Его высокомерная манерность бесит меня. «К сожалению», «боюсь»… Как будто он и рад бы уйти, да не может, по независящим от него причинам.
– Я не дам тебе победить.
– Победить? В чем же?
– ТЫ НЕ ПРОЙДЕШЬ!
Если бы я мог задушить его, если бы мог обхватить руками все его восемь ног и оторвать его от черепа Лили, я бы так и сделал. Я бы выпотрошил его, разорвал его плоть, изрубил ее на мелкие кусочки и выпустил ему кишки. Но я не смею, не зная, насколько крепко он держится.
– А разве мы играем?
Я злюсь, потому что мне никак не удается вывести его из себя. От его бесстрастного тона во мне вскипает бешенство.
– Чего ты от меня хочешь? – ору я.
– Ничего.
Развернувшись, я бью кулаком по шкафу, в котором храню противни и формы для выпечки. Внутри звенит и лязгает.
– А чего хочешь от нее?
Пауза.
– Пожалуй, еще не решил.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить тебя.
– Ты разочаровал бы меня, если бы довольствовался меньшим.
В моем арсенале остались только слова Кейт Бланшетт, и я произношу их со всем пылом Елизаветы I, в полной боевой готовности встречающей наступление испанской Армады.
– Во мне бушует ураган, который опустошит Испанию, если вы осмелитесь испытать меня!
Осьминог вновь вяло моргает.
– Ты слышишь меня, осьминог? – Я скрежещу зубами, рычу и брызгаю слюной. Лицо разгорелось, кулаки сжались. – ВО МНЕ БУШУЕТ УРАГАН!
– Правда? – Осьминог явно не верит мне, и этим доводит до высшей точки кипения.
– Я не шучу, кретин. Утром мы идем к ветеринару, и я сделаю все, что понадобится, лишь бы остановить тебя. Вычерпаю полностью лимит по всем кредиткам, какие у меня есть. Буду умолять, занимать в долг и воровать. Испробую все тесты, все таблетки, все процедуры, все виды лечения.
Осьминог моргает, но не отступает. Скептически осведомляется:
– Точно?
Я обрушил бы на него стены дома, если бы он не держался так цепко за непрочный череп моей драгоценной любви. За всю свою жизнь я еще никогда так не злился.
В основном потому, что он прав.
Беспозвоночное
(Пять лет назад)
Застряли
– Приезжай в Сан-Франциско!
Это моя сестра Мередит.
– Когда? – спрашиваю я.
– Послезавтра.
В суете аэропорта Кеннеди я разыскиваю взглядом Джеффри, который пытается поменять наши два билета на более ранний рейс. Я сижу в тридцати ярдах от него, на грязном полу терминала, наши телефоны подключены к единственной свободной станции зарядки. На Восточном побережье мы провели восемь дней – сначала встретили Рождество с его родными, потом несколько дней пробыли в городе только вдвоем, бродили по нему, исследовали его и ели. А теперь снегопад, который всего несколько дней назад был таким чудесным, вдруг стал усиливаться, и люди засуетились, принялись менять билеты, чтобы улететь пораньше, опередив надвигающуюся метель.
– Даже не знаю… Мы можем застрять.
– Тогда выбирайтесь скорее!
Обычно настойчивость Мередит не свойственна.
– А что ты делаешь в Сан-Франциско?
Аэропортовские динамики ревут, передавая какое-то объявление, но какое именно – я так и не могу разобрать.
– Ты где? Я тебя еле слышу, – говорит Мередит.
– В Нью-Йорке. Пытаюсь попасть на рейс домой. Так почему в Сан-Франциско?