Голова Рогожина закружилась, и он сразу опьянел, осунулся и почувствовал себя жалким и бессильным.
— Лили!.. — пробормотал он и замолчал, не зная, что сказать дальше.
— Ну? — протянула красотка.
— Я… на все согласен! — вне себя воскликнул Рогожин и тяжело, неловко опустился к ногам Лили и обнял ее колени.
— Я так упаду! — со смехом сказала Лили. Рогожин, шатаясь, поднялся и, тяжело дыша, поник головой.
— Я сейчас уеду, потому что не в силах кого бы то ни было видеть, кроме вас, — заговорил он глухим, подавленным голосом. — Послезавтра квартира ваша будет готова, я за вами пришлю к 10 часам вечера лошадь и буду вас ждать на месте.
— Хорошо… — в раздумье отозвалась Лили. Рогожин молча поцеловал ей руку и, не заходя в гостиную, незаметно уехал.
Лили как ни в чем не бывало вернулась к гостям. Барон, Ютанов, Жорж и Анна Ивановна сосредоточенно играли в вист. Далецкий стоял у пианино и рассеянно перелистывал ноты.
— Спойте что-нибудь! — попросила Лили, подходя к нему.
Далецкий внимательно посмотрел ей в лицо, точно желая угадать, о чем говорила она с Рогожиным.
— Малый шлем на пиках! — громко крикнул Жорж.
— Пас… пас… пас!.. — один за другим произнесли партнеры.
— Не надо!.. В другой раз когда-нибудь! — с гримасой произнес Далецкий.
Лили порывисто поднялась с места и обратилась к Ютанову:
— Петр Иваныч! Ваша лошадь здесь?
— Здесь, моя прелесть! — ответил Ютанов, не поднимая глаз от карт.
— Можно прокатиться на ней?
— Отчего же нельзя? Поезжайте, куда хотите! Но кто счастливейший из смертных, который будет сопровождать вас?
— Я хочу пригласить с собой Дмитрия Николаевича!
— Я к вашим услугам! — смущенно пробормотал Далецкий.
Анна Ивановна многозначительно посмотрела на дочь.
— Надеюсь, что к ужину вы вернетесь? — с деланной улыбкой спросила она.
— О, да! — весело засмеявшись, воскликнула Лили и, кивнув Далецкому, вышла вместе с ним из гостиной.
Через несколько минут они уже мчались в пролетке на великолепной лошади по направлению к Петровскому парку.
VIII
Лили чувствовала необычайный порыв совершить какой-нибудь безрассудный поступок, отдавшись во власть мимолетному влечению к Далецкому и позабыв о коммерческой сделке, заключенной с Рогожи-ным.
Ее молодое красивое тело, еще не знавшее любовных ласк и страстных объятий, как будто протестовало против прозаической сделки и корыстных расчетов ума. Подавленные мечты о счастье и беззаветной любви ожили, затрепетали и наполнили истомой и тоской сердце Лили. И ей захотелось одурманить, опьянить и себя, и Далецкого.
Коляска на резиновых шинах плавно неслась по Тверской, залитой светом электрических фонарей. И от блеска этих фонарей казались бледными и тусклыми далекие звезды в лазурной мгле неба, нависшего над монотонными домами. Эти дома делали улицу похожей на мрачный узкий коридор.
Но вот выехали за заставу, — и небо раздвинулось, сделалось глубже, прозрачнее, и звезды вспыхнули ярче и заискрились, точно алмазы. Несмотря на конец августа, приближения осени и ненастья не чувствовалось даже по ночам. Было только немного свежее и прохладнее, чем днем.
— Как хорошо, — тихо сказала Лили, полузакрыв глаза и всей грудью вдыхая ночной воздух.
— В Москве как-то не замечаешь неба, звезд и вообще прелести ночи! — отозвался Далецкий.
— Вы где провели лето?
— Был на Кавказе, в Крыму, потом проехался по Волге. А вы?
— Жила и скучала с матерью на подмосковной даче. Наступило молчание. Говорить было не о чем, да и не хотелось. Желания, томившие сердце, делали обычный, простой разговор докучным и вялым.
Не зная еще, как вести себя с Лили, и только смутно догадываясь, что происходит в ее душе, Далецкий был сдержан и чувствовал неловкость и робость.
Лили видела это и после долгих колебаний решилась сама сделать первый шаг к сближению. Она наклонилась к Далецкому и заглянула ему в лицо.
— Вы всегда ведете себя так с женщинами? — шутливо спросила она.
— То есть?.. — пробормотал Далецкий и смутился.
— Скромно молчите, потупив глаза, и ждете, чтобы сама женщина начала за вами ухаживать?
Далецкий схватил руки Лили и крепко, почти до боли, сжал их.
— Ой! — вскрикнула девушка, но не сделала ни малейшего движения, чтобы освободить руки.
— Я давно, еще не зная, кто вы, испытал обаяние и власть вашей красоты, ваших чудных глаз, ваших чарующих ямочек на щеках! — говорил Далецкий. — Я хорошо помню, как увидел вас в первый раз в ложе театра. Вы сидели вдвоем с Рогожиным и чему-то улыбались, рассеянно слушая, что происходит на сцене. Какую зависть почувствовал я тогда к Рогожину, и какое влечение к вам вспыхнуло в моем сердце.
Лили неестественно рассмеялась.
Вдали блеснул ослепительный свет электрического фонаря у загородного ресторана. Кучер сдержал лошадь, и она, фыркая после продолжительного бега, пошла шагом.
— Хотите заехать на полчаса выпить бокал шампанского? — неуверенно предложил Далецкий.
— Да, да! — воскликнула Лили. — Я сегодня готова пить и плясать, и даже петь.
— Вы поете?
— Пою. Рогожин и мама говорят, что с моим голосом смело можно идти на сцену, а в гимназии все пророчили мне, что я непременно сделаюсь известной певицей.
— Почему же вы не поступаете в консерваторию?
— Это не входит в планы моей матери.
— Какие же планы имеет по отношению к вам Анна Ивановна?
— Зачем вы спрашиваете? Вы, наверное, уже хорошо осведомлены об этом от Жоржа! Мама хочет, чтобы я поступила прежде на содержание к какому-нибудь богачу, например к Рогожину, и затем с помощью его пробила себе дорогу на сцену.
— И вы согласны на это?
— А что же мне делать? Не идти же замуж за какого-нибудь чиновника или за обнищавшего и страдающего подагрой барона Рауба? Рогожин же никогда не женится на мне. Он для этого слишком богат и слишком много о себе думает. Но оставим это!.. Все это прозаично и скучно, а мое бедное сердце так жаждет поэзии и… и хоть немного, хоть ненадолго любви. — Лили грустно вздохнула, но затем тотчас же рассмеялась.
IX
Далецкий, сильно взволнованный, склонился к девушке.
— Лили!.. — задохнувшись, воскликнул он и обнял ее за талию.
Лили не сопротивлялась.
— Вы хотите объясниться мне в любви? — шутливо спросила она.
— Я хочу сказать вам, чтобы вы не делали задуманного вами шага! — искренне и горячо ответил Да-лецкий. — Разве можно такой, как вы, юной и очаровательной, нежной и чистой, отдать себя, свои поцелуи и ласки за какие бы то ни было деньги человеку, к которому у вас нет ни влечения, ни любви?.. Да ведь вы при первой же попытке к этому придете в ужас, и все миллионы Рогожина не в состоянии будут изгладить этого чувства из вашего сердца!..
— Замолчите… — глухо простонала Лили.
— Нет, не могу! — крикнул Далецкий. — Ведь я знаю, хорошо знаю, что к Рогожину вы не чувствуете ничего, кроме отвращения. Вы думаете, я не понимаю, что происходит в вашей душе, какой там надрыв и тоска? Только в силу этого надрыва и тоски вы и поехали со мной и… и готовы даже отдаться мне, лишь бы не Рогожин был первым обладателем вашего тела.
Лили молчала.
— А пока я не был знаком с вами, не чувствовал близости вашей, я думал и мечтал о вас, мечтал цинично и грубо, — продолжал между тем Далецкий. — Большая часть мужчин, к которым принадлежу и я, плотоядно вожделеют животной страстью к каждой хорошенькой женщине; они мысленно раздевают ее и оценивают по статьям, как лошадь. Я так же относился к вам, но теперь…
— Что теперь? — тихо и тревожно спросила Лили.
— Теперь я люблю вас!
Коляска остановилась у ресторана, и Далецкий с Лили поспешно прошли в отдельный кабинет, сопровождаемые любопытными взглядами официантов и публики.
— Итак, после долгой и скучной морали — объяснение в любви? — спросила Лили, снимая с головы шляпку и с задумчивой улыбкой глядя Далецкому в лицо.