Дрожа, как в ознобе. Лили отошла от окна и села на край кровати, а потом легла, не раздеваясь, и натянула на себя одеяло. Черная тоска охватила ее, проникая до самых костей, подобно сырому туману. Прошло время. День был сумрачный, весь песок в ее часах давно вытек вниз, она понятия не имела, который теперь час. Вдруг в коридоре послышались шаги и женские голоса, а потом звук закрываемых дверей. Опять наступила тишина. Лили села в постели. Боже милостивый, неужели они остаются ночевать? На этом этаже? Чуть ли не в соседней комнате?
Она встала и принялась ходить взад-вперед. Когда за окном совершенно стемнело, пришлось зажечь свечи. Каждый случайный звук заставлял ее замирать и спрашивать себя, откуда он доносится и что означает. Горничная принесла ей холодный ужин на подносе, и Лили огромным усилием воли заставила себя удержаться от расспросов. Вечер тянулся бесконечно. Иногда ей удавалось расслышать доносившийся снизу смех. Напряжение все росло. Она вымылась и надела ночную рубашку. Неподвижно лежа в постели и уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, Лили ощущала такое отвращение к себе, что ей хотелось провалиться сквозь землю. Ее тело стало чужим, руки и ноги одеревенели. Опять в коридоре раздались шаги, чьи-то голоса негромко желали друг другу спокойной ночи. Она ждала, не двигаясь, затаив дыхание, умирая от беспокойства.
Он не пришел. Впервые с незабываемой ночи на “Паучке” Дэвон не пришел к ней.
Луна показалась ненадолго в ее окне, и вновь комната погрузилась в темноту. Тишина стояла полнейшая: не было слышно даже моря Лили встала и вновь принялась бродить по комнате, но вскоре, сама не понимая, что делает, оказалась в коридоре. Неслышно ступая босыми ногами, она прокралась к спальне Дэвона, без стука открыла дверь и вошла.
Он не услыхал ни звука, но догадался, что она здесь, и сел на постели. Она предстала перед ним смутно белеющим пятном на фоне двери, бледная и бесплотная, как привидение. В течение нескольких бесконечных минут они смотрели друг на друга через всю комнату. Чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее росло в нем ощущение чего-то непоправимо ускользающего сквозь пальцы. Но он не мог заговорить. Он не знал слов, которые могли бы ему помочь.
– Бедный Дэв, – сказала Лили. Ее голос звучал тихо и как будто отдельно от тела. – Ты не знаешь, куда меня девать, верно? Как неловко получилось: твоя невеста и твоя любовница под одной крышей с тобой в одно и то же время! Ты, наверное, чувствуешь себя…
Он выругался и соскочил с постели, и все слова замерли у нее в горле. Краем глаза Лили заметила, что он все еще одет, и это ее немного утешило: по крайней мере, он не завалился спать как ни в чем не бывало.
– Чего тебе нужно от меня. Лили? – грозно спросил Дэвон, нависая над нею.
Саднящая хрипота его голоса заставила ее предположить, что (хоть это и казалось невероятным), возможно, он страдает не меньше, чем она. Эта мысль придала Лили смелости прикоснуться к нему, легонько положить руку ему на грудь.
– Я хочу, чтобы ты любил меня. Весь его гнев сразу улетучился. Он обнял ее обеими руками и прижался лицом к ее волосам.
– Я люблю тебя. Бог свидетель, люблю, сколько могу.
Ее возмутила оговорка, а еще больше сопротивление, мучительное нежелание, прозвучавшее в его голосе, словно признание в любви было для него равносильно смерти.
– Ты женишься на мне? – прошептала она, понятия не имея, что за безумие на нее снизошло, как у нее хватило смелости задать такой вопрос.
Его тело как будто одеревенело, он медленно высвободился. Уже понимая, что битва проиграна. Лили возблагодарила Бога за то, что темнота скрывает его лицо.
– Просто скажи “нет”. Ради всего святого, избавь меня от своей жалости.
– Послушай…
– Нет! – Она решительно оттолкнула его. – Ты не хочешь, потому что я была твоей служанкой. Отчасти дело в этом, не так ли? Кем же я должна была быть, чтобы ты мог на мне жениться? Какое приданое мне следовало тебе предложить?
– Лили, ради Бога…
– Может быть, если бы я была швеей? Или модисткой? Нет? Только знатной дамой, на меньшее ты не согласен!
Теперь Дэвон был рассержен не меньше, чем она сама. Он схватил ее за плечо и грубо встряхнул.
– Сколько тысяч фунтов в год, Дэвон? Двадцать?
Тридцать?
– Будь ты проклята, Лили!
– А если бы я была гувернанткой? – Она уже перешла на крик. – Уж тогда бы ты точно на мне не женился, верно? Даже если бы ты меня любил, я слишком сильно напоминала бы тебе твою жену, твою незабвенную Мауру, женщину, которая сделала тебя таким! Но я не похожа на нее, Дэвон. Я – это я, Лили, и я…
Он яростно оттолкнул ее, и она сильно ударилась плечом о дверь. Шуму было больше, чем боли, но обоих потряс сам поступок: он впервые поднял на нее руку. Дэвон отвернулся и отошел к окну. Оказаться от нее на расстоянии – все равно что сказать, что он ей больше ничем не угрожает.
– Ты не понимаешь. Я вовсе не хочу причинить тебе боль. Лили, если бы я мог…
Щелчок засова заставил его обернуться. Она ушла. У него перехватило дыхание. В наступившей тишине Дэвон ясно расслышал, как закрылась дверь ее спальни: негромко, но решительно. Он выждал еще несколько томительных секунд и наконец услыхал, как в замке поворачивается ключ.
* * *
– Хватит деловых разговоров на сегодняшний вечер, – объявила леди Элизабет Дарквелл. – Мы с Алисией уезжаем рано утром, после нашего отъезда успеете наговориться всласть о подаче заявок и ценах на руду. Но пока мы здесь, извольте вести светскую беседу.
– Да, матушка, – пробубнил Клей, послав сухую улыбку брату.
– А что значит “подача заявок”? – поинтересовалась леди Алисия. – Объясните мне, что это такое, Дэв, а потом можете вернуться к светской беседе. Вернее, начать ее.
– Это аукцион. Представители компаний по переработке меди делают заявки на партии руды, которую управляющие рудниками выставляют на продажу. Человек, выставивший самую большую партию, избирается председателем. На этот раз наш рудник добыл самую большую партию, и…
– ..и Дэв считает, что я слишком глуп, чтобы быть председателем.
– Клей, ради…
– Прошу прощения, не глуп, а неопытен. Дэвон с досадой покачал головой.
– До сих пор ты всего лишь раз присутствовал на аукционе, не так ли? А Фрэнсис посещал их годами!
Я только хотел сказать, что дело это непростое, вот и все. Цена на медь упала, в прошлом месяце давали всего шестьдесят один фунт за тонну, но иногда продавцам удастся договориться и выработать общую стратегию, чтобы помешать покупателям сбивать цену еще ниже. Вы с Фрэнсисом…
– Дэвон!
Он сконфужснно прервал себя на полуслове.
– Я увлекся. Извините, матушка. Позвоню, чтобы подали чай.
Дернув за шнур, Дэвон попытался вернуться к светской беседе, хотя мысли его витали далеко. Неприязнь Клея к Фрэнсису Моргану не сводилась к мелкой зависти. Он знал, что она коренится гораздо глубже, но никак не мог понять ее первопричины. Дэвон знал Фрэнсиса уже десять лет; они вместе учились в Оксфорде и переписывались, окончив курс, когда Дэвон вернулся в Корнуолл, а Фрэнсис в Ланкашир. Поэтому когда Дэвон решил возобновить работы на руднике и стал подыскивать управляющего, ему сразу пришло в голову, что тут нужен такой толковый и одаренный человек, как Фрэнсис. К тому же его университетский приятель был небогат и жил доходами от скромной адвокатской практики в Манчестере. Предложение было сделано и принято, так как вполне устраивало обоих. С годами Фрэнсис показал себя отличным управляющим и с лихвой оправдал все надежды, которые возлагал на него Дэвон. В последнее время между ними зашел даже разговор о партнерстве, самый, впрочем, предварительный и неопределенный, однако теперь, когда на сцене появился Клей, подобным планам, видимо, не суждено было сбыться.
Алисия что-то говорила, обращаясь к нему, она хотела показать ему кольца со змеевиком, купленные в Миллионе. Где же сейчас Лили? Наверное, у себя в комнате, сидит, согнувшись в три погибели, над своим проклятым рукоделием. Он не видел ее с прошлой ночи, но думал о ней почти неотступно. “Бедный Дэв”, – сказала она ему. Алисия вложила ему в руку одно из колец, указывая на вытянутые полосами красные вкрапления на камне. Они оба склонились над кольцом, почти касаясь друг друга головами, и он услышал тонкий розовый запах ее духов. Лили никогда не пользовалась духами, но иногда от нее пахло цветами. А сколько оттенков пламени было в ее волосах! Казалось, они светятся и живут собственной жизнью, как по волшебству. И еще ему нравился ее рот. Он так аккуратно, почти застенчиво приоткрывался, когда она говорила. Зато в улыбке уголки ее прелестных губ нежно изгибались кверху. Нет, ее улыбку нельзя было назвать скупой. А как она умела взглянуть на него сквозь ресницы, когда улыбалась! Но когда она плакала, кончик носа у нее краснел, а серо-зеленые глаза расплывались… И тогда у него сердце разрывалось, глядя на нее. Наверное, она плакала из-за него прошлой ночью. Дэвон прислушивался, лежа в постели, и боялся услышать ее плач. Но бессонная ночь миновала, а он так ничего и не услышал, кроме обычных ночных звуков старого дома. “Лили, – думал он, – ну что мне с тобой делать?” Вдруг по затылку у него прошел холодок. Дэвон поднял голову и увидел, что она стоит перед ним, протягивая Алисии чашку чая.