Сам Сомс представлялся еще большей загадкой, чем его “скромная обитель”. Он был священнослужителем, предводителем весьма внушительного “стада” грешников, чьи души старался спасти с поистине невероятным упорством, но Лили не могла себя заставить принять его всерьез. За фасадом показного благолепия из всех щелей выпирала суетность. По мере знакомства со своим кузеном Лили все больше убеждалась в том, что лишь одно ценнейшее качество позволяет ему претендовать на роль духовного наставника: его удивительный голос, поистине неотразимый инструмент, которым он искусно пользовался. Даже при обычном разговоре она поражалась богатству оттенков и необыкновенной выразительности этого голоса. Ей нетрудно было вообразить, как грешники падают на колени, заслышав его громовой клич, а успевшие раскаяться плачут от радости, слушая сладкоречивые описания счастья и покоя, которые ожидают их в Божьем раю.
Лили заметила Льюиса на другом конце дорожки; они чинно раскланялись. Ее жених еще больше, чем его отец, походил на сурового и неумолимого представителя духовенства. При разговоре с Льюисом ей иногда приходила в голову дикая фантазия, будто мысленным взором он видит языки адского пламени у нее за плечом. И ей стало немного не по себе, когда она поняла, что прямо сейчас он направляется к ней с явным намерением вступить в разговор – Лили, – начал ,он с легким поклоном.
– Льюис, – ответила Лили. – Хорошо проводите время?
Его густые брови удивленно приподнялись, словно вопрос показался ему неуместным или даже неподобающим.
– А вы?
– О, да.
– Я рад. Но вы, должно быть, голодны. Идемте, моя мать уже приглашала к столу.
Извинившись перед кузеном Сомсом и супругами Блейни, Лили последовала за Льюисом к расставленным под стеной дома длинным столам, где миссис Сомс с помощью слуг приготовила настоящее пиршество. Тут были горячие мясные пироги, холодный язык и куропатки, сладкие торты и бланманже, сбитые сливки и фрукты, вина и пунш. Лили едва могла заставить себя взглянуть на все эти лакомства, не то что попробовать что-то съесть. Но Льюис уже положил еды ей на тарелку, и, чтобы ему угодить, она принялась ковырять ее вилкой, делая вид, что ест. Как это мило с его стороны – проявлять такую заботу о ней, виновато подумала Лили, ведь сам он вот уже два дня постится, готовясь к бракосочетанию. С бессильной и усталой горечью она наблюдала за этим человеком, которого не любила и почти не знала, но за которого на следующее утро ей предстояло выйти замуж. Он был по-настоящему набожным, и это вызывало у нее смешанные чувства. По крайней мере, он не был лицемером и ханжой, как его отец, но разве она сможет стать ему хорошей женой? Что за совместная жизнь их ожидает?
Вчера вечером Льюис поделился с нею своей мечтой, своим “видением”, как он это называл. Господь, по его словам, повелел ему отправляться в Уэльс, чтобы проповедовать Евангелие бедным угольщикам. Столь мрачные планы привели Лили в тихий ужас, но ей ничего иного не оставалось, как промолчать. Охваченная безразличием и подавленная происшедшим с ней, она совершенно утратила волю к сопротивлению и, если бы Льюис заявил ей, что Бог повелел ему бить китов в Северном море, покорно последовала бы за ним и попыталась бы стать хорошей женой китобою. Ей было все равно. Ей все стало безразлично с того самого вечера, когда Дэвон швырнул ее о стену и заявил, что она стреляла в его брата.
Лили взяла лошадь и ровно столько денег, чтобы хватило на проезд в дилижансе до Лайм-Риджиса. На протяжении всего этого кошмарного путешествия она каждую минуту ожидала, что он вот-вот подъедет и схватит ее, а потом убьет, изувечит или по крайней мере арестует. В Лайме миссис Траблфилд дала ей приют и сообщила, что уже переправила в Корнуолл письмо для Лили. Из Эксетера? Да. Так Лили узнала, что письмо от Сомса. Она тотчас же написала ему снова, объяснив, что разминулась с его письмом, не будет ли он так любезен написать еще раз? Во втором письме она еще раз повторила, что сожалеет о случившемся и благодарит Бога за его выздоровление. И если он может от всего сердца простить ее, если каким-то чудом Льюис все еще испытывает к ней хоть каплю привязанности, она почтет за честь стать его женой.
Сомс ответил с обратной почтой. Все прощено и забыто, приезжай немедленно. Он даже приложил к письму денег на проезд в почтовой карете С тех пор прошло три недели. Церковное оглашение состоялось, венчание было назначено на следующий день. Поначалу устроенная Сомсом спешка удивила и даже испугала Лили, но очень скоро она сообразила, что ей это только на руку. Планы Сомса идеально отвечали ее собственным тайным нуждам. Вернее, ее единственной нужде: дать отца ребенку, которого она носила под сердцем.
– Вы хорошо себя чувствуете, дорогая?
– Да, благодарю вас, миссис Сомс, со мной все в порядке.
Жена Сомса Руфь, молчаливая и запуганная маленькая женщина, открывала рот крайне редко, а после каждой произнесенной фразы отворачивалась или опускала глаза, чтобы скрыть какое-то необъяснимое смущение. Лили обменялась с будущей свекровью едва ли десятком слов, с тех пор как приехала. Сомс обращался с нею как со служанкой: бесцеремонно отдавал приказы и тотчас же забывал о ее существовании. Однако, несмотря на свою застенчивость и постоянное тиранство мужа, Руфь не оставляла без внимания Лили, и Лили была ей за это благодарна. Она как раз начала благодарить миссис Сомс за праздник и за чудесное угощение, когда к ним подошел Сомс, ведя за собой незнакомого господина.
– Лили, Льюис, можно вас на минутку? Давайте зайдем в дом, – Сомс так и светился радостной улыбкой.
Отказаться от приглашения было невежливо, и они направились к дому.
– Это мистер Уитт, – представил Сомс своего спутника. – У него с собой кое-какие бумаги, которые вам нужно подписать… Вы же знаете, что за народ эти адвокаты: вечно с бумагами. Это простая формальность. Одна минута – и можете возвращаться к гостям.
– Что за бумаги, отец? – спросил Льюис, как только они оказались в кабинете Сомса, просторном, обшитом дубовыми панелями помещении, заставленном книгами, от которых еще пахло типографской краской, и украшенном (весьма странный выбор для священнослужителя, подумала Лили) гравюрами со сценами охоты.
– Простая формальность, – повторил Сомс. – Переуступка прав на приданое.
– Приданое? – Лили едва не рассмеялась. – Но у меня ничего нет.
– Ну.., не то чтобы совсем ничего, – Сомс вкрадчиво улыбнулся. – Да, я знаю, говорить почти что не о чем, но мистер Уитт рекомендует нам все дела, даже мелкие, держать в порядке.
Лили бросила взгляд на тощего, как спичка, стряпчего в седом парике, который в эту минуту как раз раскладывал бумаги на письменном столе Сомса. Она всегда была уверена, что муж приобретает все права на имущество жены в момент бракосочетания и что никаких особых документов для этого не требуется. Должно быть, мистер Уитт – настоящий крючкотвор. Взяв у него из рук перо, она написала на бумаге свое имя. Льюис расписался ниже.
Сомс предложил тост.
– За счастливую пару! – провозгласил он, раздав всем, кроме Льюиса, по рюмочке портвейна (своему трезвеннику-сыну он протянул стакан ячменного отвара). – Да наградит вас Господь долгой и счастливой совместной жизнью, и пусть ваши дети вырастают вокруг вас подобно оливковым ветвям.
Лили побледнела, но все-таки сумела проглотить вино, не поперхнувшись.
Пора было вновь присоединяться к гостям, но когда Льюис учтиво посторонился, чтобы пропустить ее под арку, ведущую во двор, Лили замешкалась. В последние дни она постоянно чувствовала себя усталой, а в эту минуту ощутила полный упадок сил. Все это, конечно, из-за вина. Разыгрывать дальше роль счастливой невесты в нелепом свадебном спектакле стало ей не под силу.