– По кусочкам?
– Да, по кусочкам. Все время что-то вспоминается. ч Лили разжала пальцы, поняв, что слишком сильно стискивает руку Клея.
– Значит… Значит, ты не помнишь, кто пытался тебя убить? Ты точно не уверен, что это была не я? Он засмеялся.
– Это два разных вопроса: так нечестно. Нехорошо сбивать меня с толку.
Его улыбка угасла, когда он увидал, какое у нее лицо.
– – Я не знаю, кто пытался меня убить, – медленно проговорил Клей. – Но я точно знаю, что это не ты.
– Значит, ты не говорил Дэвону, что это был кто-то другой?
– г Нет, Лили, конечно, нет. Я понятия не имею, кто в меня стрелял.
Лили с трудом перевела дух.
– А почему ты спрашиваешь? Что он тебе сказал?
– Что… Нет, это не важно. То есть, прости, он так и сказал: что ты ничего не помнишь.
Но она не поверила Дэвону: она была твердо убеждена, что он ей солгал!
– Послушай, Лили, не говори никому, что па-память ко мне возвращается, ладно?
– Ладно. Но почему?
– Ну… Дэв считает, что я в безопасности, только пока тот, кто в меня стрелял, думает, что я ничего не помню. Так что мы де-держим это в секрете. Дэв рассказал тебе про Уайли Фолка?
– Про кого?
– Он был моим первым помощником. Ты его видела, когда была на “Паучке”.
– Да, я помню.
– Он убит.
– О, Клей! Мне ужасно жаль. Он кивнул.
– Найден мертвым у себя в доме. Застрелен. Рана в голову.
Лили побелела.
– Что это значит?
– Мы не знаем. Если бы я мог вспомнить! Паническое выражение появилось на его лице и мгновенно исчезло.
– Марш сказал, что я, м-м-может быть, никогда не вспомню. Дэв говорит, что не надо об этом думать, просто надо стараться вспомнить как можно больше о том, что было до выстрела, вспомнить, кто был моим.., п-п-посредником.
– Посредником?
– Это тот, кто продавал.., м-м-м.., контрабандный товар для меня и отдавал мою часть прибыли.
– Отдавал?
– Беднякам, – пояснил Клей со смущенной ухмылкой. – Я был филантропом. – Его улыбка стала шире. – Не смотри на меня так. Лили, ты смотришь.., ну в точности как Дэв. Он говорит, что я был не филантропом, а просто болваном.
Лили сокрушенно покачала головой.
– На сей раз я с ним согласна.
– Он говорит, что я когда вернулся.., из Франции, то сказал ему, будто взял “последний куш”. Будто бы я сказал, что не будь я уже богат, то непременно разбогател бы сейчас.
– А ты так и не помнишь, о чем шла речь?
– И г-г-где это может быть с-с-спрятано, тоже не помню. Уайли был последним, кто знал.
– А остальные члены команды?
– Все разъехались кто куда.
– А теперь мистер Фолк убит, – задумчиво проговорила Лили.
Клей потер себе лоб, крепко зажмурив глаза. Она быстро поднялась с кресла.
– Ты устал. Я слишком долго тут пробыла. Он опять потянулся за ее рукой.
– Ты еще придешь?
– Да, конечно.
– Хорошо. Я так и не поговорил с тобой, о чем хотел. Я забыл.
– О чем речь?
– Это долгий разговор. Насчет Дэва. –; – Ах вот как, – она тотчас же отняла у него свою руку.
– Послушай, Лили…
– Нет, Клей, прошу тебя, не надо. Все было так хорошо, мы так славно поговорили, не надо все портить.
– Но…
– Не надо.
Клей пристально посмотрел на нее. Через минуту ж откашлялся и медленно, раздельно, взвешивая каждое слово, произнес:
– Лили, мне очень жаль, что все так по-получи-лось. Я прошу прощения за моего брата, за все то горе, что он тебе причинил. И если я могу что-то сделать… как-то загладить…
Она склонилась над кроватью и торопливо обняла его, чтобы заставить замолчать.
– Тебе не за что извиняться, – прошептала Лили. – Я скоро опять приду тебя навестить. До свиданья, Клей.
Поцеловав его в щеку, она скрылась за дверью.
Глава 26
Дэвон ждал ее внизу у подножия лестницы. Увидев его, Лили остановилась, сердце неровно забилось, и ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Он стоял под той самой люстрой (теперь замененной на новую), которую обрушил пистолетным выстрелом в ночь их первой встречи. Помнил ли он ту незабываемую для Лили ночь? Она вновь начала спускаться по ступеням, медленно и осторожно переставляя ноги, чувствуя, как ее охватывает страх. Этот страх еще больше усилился после того, что сказал ей Клей: оказывается, к мысли о ее невиновности Дэвон пришел сам, не требуя подтверждения от брата. Слова Клея смягчили какой-то уголок ее оскорбленного сердца, но она не могла себе позволить никаких проявлений слабости. Одна мысль об этом приводила ее в ужас.
На последних ступенях Лили опять замерла, не в силах двинуться дальше. На нем был парадный желтовато-коричневый камзол с бархатными обшлагами и отворотами, коричневые штаны и шелковая рубашка. Его красивое лицо казалось хмурым, но следов вчерашнего запоя не было видно (хотя словам Лауди вообще вряд ли следовало доверять). По привычке Лили заговорила холодным, враждебным тоном:
– Вам что-то нужно от меня, Дэвон? Похоже, у вас появилось много свободного времени.
Рот Дэвона дернулся, немного смягчив напряжение на сведенном судорогой лице. Она казалась ему такой красивой в широкой красной блузе китайского шелка, купленной у цыган за девять пенсов (Лауди исправно снабжала его сведениями), и с черной соломенной шляпой в руках. Но она была бледна, как всегда, и явно не добирала веса. По его расчетам, она была не то на седьмом, не то уже на восьмом месяце, но казалась слишком худой.
– Да, у меня к тебе дело, – ответил он слегка насмешливым официальным тоном, к которому инстинктивно, ради самосохранения, прибегал в разговоре с нею. – Будь добра, пройди со мной в библиотеку. У меня есть кое-что для тебя.
Она насторожилась.
– Что именно?
Ему никак не удавалось удержать на лице насмешливую улыбку.
– Ничего страшного, уверяю тебя. Это письмо.
– Письмо? Плохие новости?
– Вовсе нет. Думаю, тебя эти новости очень порадуют. Идем со мной. Лили. Я тебя не укушу.
Она презрительно вздернула губу, но после минутного колебания согласилась. В коридоре, ведущем в библиотеку, он учтиво пропустил ее вперед.
Сумерки сгущались. Дэвон зажег лампу на письменном столе, а потом и канделябр на каминной полке. Лили ждала, сложив руки на животе и делая вид, что не смотрит на него. Весь ужас в том, что ей нравится смотреть на него, угрюмо призналась она себе. Радость невольно вспыхивала в сердце, стоило ей только его увидеть. Но, слава Богу, она в него больше не влюблена, а это невольное волнение – всего лишь эхо давно умолкнувшего чувства. Он больше не имеет власти над нею, она в безопасности. А вот заставить его помучиться оказалось делом до смешного простым: надо было лишь замкнуться в себе, скрывая от него все свои мысли и чувства, говорить с ним как можно меньше. Лили не задумывалась о том, почему его мучения не приносят ей желаемого удовлетворения, почему ей совсем не нравится заставлять его страдать.
– Вот это пришло сегодня для тебя.
Она взяла у него конверт. В его бирюзовых глазах появилось какое-то загадочное выражение, непонятное ей.
– Оно распечатано, – заметила Лили.
– Оно было адресовано мне. Но касается тебя. Обойдя его, Лили взяла со стола лампу и перенесла ее на маленький столик, стоявший у дверей на террасу. Повернувшись к нему спиной, она взвесила в руке толстый конверт и, преодолевая странное внутреннее сопротивление, достала содержимое: какие-то официальные документы, вложенные в письмо. Заголовок одного из документов – “Последняя воля и завещание” – заставил ее сердце болезненно сжаться. Перебирая страницы, Лили увидала на последней подпись своего отца, хорошо ей знакомый легкомысленный росчерк с жирным наклоном: Чарльз Майкл Трихарн. Стараясь унять трепет, она открыла письмо.
Письмо было от некоего Мэттью Богроу из адвокатской конторы Богроу, Гриффина, Кроувитца и Раиса. Как стало известно мистеру Богроу благодаря сведениям, полученным от его коллеги мистера Уитта, поверенного в делах преподобного Роджера Сомса, виконт Сэндаун, возможно, осведомлен о местонахождении мисс Лили Трихарн. Чтобы усвоить смысл этой фразы, Лили пришлось перечитать ее дважды. Имя Уитта показалось ей смутно знакомым. И вдруг она вспомнила: мистер Уитт был тем самым адвокатом, которого она встретила накануне несостоявшейся свадьбы в доме Сомса; он дал ей на подпись какой-то документ, переводивший все ее имущество после бракосочетания в собственность Льюиса.