– Где твоя ночная рубашка?
Она указала на изножие постели. Дэвон принялся расшнуровывать сорочку.
– Не надо. Нет-нет, не надо.
– Почему нет?
– Потому что.., я не хочу, чтобы ты меня видел. Его руки скользнули ниже и накрыли ее округлившийся живот.
– Но ты так прекрасна!
– Вовсе нет. И не надо меня уверять, что это так, – добавила Лили.
– Верно, не надо, – согласился Дэвон. – Тем не менее это так. Ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо знал. И так будет всегда. Неужели ты думаешь, что стала для меня менее желанной оттого, что живот у тебя потяжелел?
– Ничего я не думаю! Мне все равно, то есть я…
– Я помню каждую частичку твоего тела. – Дэвон вновь начал осторожными и легкими движениями расшнуровывать из-за спины ее сорочку. – Помню, какая нежная у тебя кожа, как она сладко пахнет. Как она тепла на ощупь. Помню, как твои волосы щекотали мне лицо. Они пахли мыльной пеной. Твое лицо под моими пальцами. Я узнал бы его с закрытыми глазами. Помню, как твои ресницы касались моей щеки, моих губ. Помню твои губы. О Боже, Лили, я никогда их не забуду!
– Дэвон…
– Твой сладкий вкус, Лили. Боже, как ты сладка!
Как я люблю прикасаться к тебе! Какая нежная у тебя грудь, какая красивая.., в точности умещается у меня на ладони.
– Прошу тебя…
Он уже раздел ее донага, но не повернул лицом к себе. Вместо этого он прижал обе раскрытые ладони к ее животу и вновь судорожно перевел дух. Лили прислонилась к нему спиной, не сопротивляясь. Ее истомившееся сердце разрывалось на части.
– Я хочу тебя. Только тебя. Лили. Для меня существуешь только ты, и больше никого. Я умираю по тебе, Лили.
Она ощутила у себя на плече его горячее дыхание.
Мысль о том, что прямо здесь и сейчас они займутся любовью, заставила ее задрожать. Дрожь охватила все тело, у Лили не было сил ее унять.
– Тебе холодно, – Дэвон неохотно отпустил ее. Его голос звучал как-то странно. Он схватил с кровати ночную рубашку и подал ей. Лили надела ее трясущимися руками. Потом она повернулась к нему лицом и села на край кровати, чтобы снять чулки. Дэвон не сводил с нее глаз. Нет, Лили не стала смущаться, хотя ей пришлось поднять подол рубашки выше колена и быстро стянуть хлопчатобумажные чулки с узких, точеных икр. Дэвона это зрелище взволновало, как ничто другое. Все его тело напряглось от желания, настолько сильного и отчаянного, что ему стало страшно.
Покончив с чулками, Лили легла и укрылась. Одеяло соблазнительными складками обрисовало нежные холмики ее грудей и величественную округлость живота.
– Позволь мне тебя поцеловать, – хрипло попросил Дэвон.
Голос Лили тоже прозвучал хрипло:
– Ты не должен этого делать. Он сел на край постели и, наклонившись, уперся ладонями в изголовье по обе стороны от подушки.
– Ты этого не хочешь?
Вопрос сбил ее с толку. Ответ на него был столь очевиден, что Лили заподозрила Дэвона в желании ее подразнить.
– Мне все равно, – ответила она срывающимся голосом. – Для меня это ничего не значит.
– Ничего не значит?
Ей почему-то стало стыдно.
– Для меня это будет значить очень много, – продолжал Дэвон.
Он наклонился еще ниже и прижался губами к ее губам.
Лили потеряла голову от теплого и нежного прикосновения. Жгучее нетерпение мгновенно охватило все ее тело. Бессильный стон вырвался из ее груди, она судорожно сжала его запястья. Прикосновение его губ было совсем легким; невозможно было сказать, кто первый начал искусительную игру языком, каким образом поцелуй, начавшийся так нежно, превратился в горячий и страстный, как и когда сплелись пальцы. Голод, более сильный и неистовый, чем все, что им доводилось испытывать раньше, застал врасплох обоих. Дэвон обнял Лили насколько мог крепко, чтобы ей не повредить. Ощутив упругий и щедрый изгиб ее живота, он почувствовал, как вновь оживает что-то, казалось бы, давно умершее и безнадежно похороненное в его груди. Наконец Лили в панике оттолкнула его, упершись руками ему в плечи. Она задыхалась, ее лицо, растерянное и перепуганное, пылало, как зарево.
– Это кое-что да значило, – заметил Дэвон, отдышавшись и вновь обретя способность говорить.
Как они были близки к самому краю! Собственное тело все еще не вполне ему подчинялось.
– Спокойной ночи, сердце мое, – прошептал он. – Один последний поцелуй на прощание.
Их губы снова встретились.
И все началось сначала: желание вспыхнуло с новой силой, словно и не было краткого и нежелательного для обоих вмешательства разума.
– Не смей меня соблазнять! – вскричала Лили, продолжая, однако, крепко цепляться за него.
– Я и не думаю тебя соблазнять, Лили, я люблю тебя.
– Не говори так…
– Я люблю тебя, люблю тебя! Лили заплакала и позволила ему расстегнуть только что надетую рубашку.
– Расскажи, почему ты передумал, – принялась она умолять, прижимаясь губами к его лицу. – Насчет меня и Клея. Что заставило тебя передумать?
– Не будем об этом говорить.
– Нет-нет, скажи мне, скажи прямо сейчас. Прошу тебя, Дэв, нам давно пора поговорить.
Дэвон закрыл глаза, чувствуя, как кровь стынет в жилах.
– Говорю же тебе, я опомнился. У меня открылись глаза.
Он провел кончиками пальцев по ее обнаженной груди, и дыхание со свистом вырвалось у нее сквозь зубы. Но она не желала сдаваться.
– Но как? Почему? Скажи мне почему. Как ты решил, что я не виновата? О чем ты думал?
– Я думал о тебе. Лили, о том, какая ты. Вспомнил, какая ты добрая, какая хорошая.
Прежде он думал, что не в силах будет ей солгать, но оказалось, что это совсем нетрудно: ведь, в сущности, его слова вовсе не были ложью.
– Ты ни за что на свете не смогла бы причинить зло Клею. Просто не понимаю, что на меня нашло, как я мог хоть на миг в это поверить? Никогда не перестану в этом раскаиваться. Ты дала мне все, хотя и знала, что мне нечего предложить тебе взамен. Я боялся, что убил в тебе всю доброту и нежность. Прости меня, Лили. Верни мне свою любовь. Не прогоняй меня. Ты нужна мне.
Лили смахнула с глаз последние слезы и обняла его. Его волосы пахли морем. Их сердца бились вместе, тело Дэвона стало второй половинкой ее собственного. Покрывая нежными поцелуями его лицо, она шептала ему слова утешения.
Дэвон начал медленно, но настойчиво поглаживать круто вздымающийся холм ее живота. Сколько раз он мечтал об этом, как о недостижимом чуде? Его душа оживала, расцветала от близости к Лили и к их ребенку, составлявшим единое целое. Их сын был зачат в любви, хотя сам Дэвон в то время и не сознавал этого. Зато он знал сейчас.
– Я люблю тебя, Лили. Но она сказала:
– Не надо, Дэв. Просто обними меня. Этого довольно.
Ему хотелось повторять свое признание без конца, но он видел, что его слова огорчают ее. И она была права: никаких слов больше не требовалось. По крайней мере пока.
– Я не хочу раздеваться, – шепнула Лили немного погодя, когда он начал снимать с нее ночную рубашку.
– Но почему? О, Лили, позволь мне посмотреть на тебя! Я хочу быть ближе к тебе.
– Ладно. – Она ни в чем не могла ему отказать. – Но тогда и ты тоже.
– Хорошо.
Улыбнувшись, Дэвон сел на постели, чтобы снять камзол, рубашку, сапоги и штаны, а потом откинул одеяло и лег рядом с нею, шепча ей на ухо, что она прекрасна, желанна, восхитительна и что он хочет ее больше, чем когда-либо раньше.
– Но я такая толстая, – стояла на своем Лили, впрочем, улыбаясь и почти веря ему.
– Нет, ты безупречна.
Он принялся целовать ее, дав наконец волю столь долго сдерживаемой страсти и нежности, пока они оба не задохнулись. Руки у обоих дрожали, губы горели и стали влажными от поцелуев. Его пальцы, как гребешком, прошлись по мягким волосам внизу живота. Она призывно раскрыла ноги, и он принял приглашение, завораживая ее глубокой, медленной лаской.
Лили задрожала и выгнулась дугой.
– Дэв, я не знаю как…
– Я знаю как. – Повернувшись боком, Дэвон подтянул повыше одну из ее длинных, гладких ног и перебросил себе через бедро. – Вот так.
– Так я могу до тебя дотянуться, – удивленно и обрадованно заметила Лили, тотчас же переходя от слов к делу.