– Я назову ее Лилит, – вдруг сказала она.
Отец нахмурился:
– Как ты назовешь ее?
– Лилит.
– Странное имя. Может, лучше Катюша или Алиса? Или Пелагея, например.
– Нет, Лилит, – строго подтвердила Женечка. – Ты сам попросил дать ей имя, папочка.
Кажется, дочь готова была обидеться на то, что ей не доверяют. Отец переглянулся с Илоной, пожал плечами:
– Ну, как скажешь, милая.
В комнату вошла мачеха Женечки – длинноногая, в банном халате, затянутом широким поясом на осиной талии, с мокрыми светлыми волосами и гребнем в руках.
– Что я пропустила, ну-ка, признавайтесь? – нарочито весело спросила хозяйка. – Боже, какое чудо! – увидев в руках падчерицы подарок, она шагнула к Женечке, но та непроизвольно отдернула куклу и еще крепче вцепилась в нее. – Что с тобой, золотко, я хочу посмотреть…
Домоправительница поспешно сказала:
– Пойду займусь праздничным столом, – и ушла.
За ней торопливо и молчком устремилась горничная. Между падчерицей и мачехой всегда возникало слишком много электрических разрядов.
– Дочка, ты что? – с легким укором вопросил отец.
Женечка, словно опомнившись, не сразу, но протянула мачехе куклу.
– Только осторожнее, Зоя.
– Ну разумеется. А что с ней случится? Она обидится на меня?
Девочка нахмурилась:
– Нет, она обидится на меня.
Отец покачал головой:
– Главное, что кукла ей понравилась. Даже очень. Так ведь, милая?
– Очень, – уверенно кивнула дочь. – Спасибо, папочка. А теперь ты, Лилит, скажи, скажи…
– Лилит? – перебив ее, поморщилась мачеха. – В смысле, Лиля?
– Лилит, Лилит, – многозначительно посмотрев на жену, уточнил Павел Константинович.
– Правда? – она подняла брови.
– Да, – еще более многозначительно кивнул тот и озадаченно покачал головой.
– Ладно.
– Ну, говори, – поторопила Женечка. – Говори же… «Спасибо, папочка», – как ни в чем не бывало произнесла дочка за свою куклу нежнейшим голоском, которого никто от нее раньше не слышал, и тотчас заявила отцу: – Она тоже будет называть тебя папочкой, ведь она моя родная сестренка. Ты же не против?
– Нет, конечно. – Оскомин переглянулся с супругой, словно ища у нее поддержки.
– Так, значит, у меня появилась вторая дочка? – нарочито весело поинтересовалась Зоя Владимировна.
Но девочка не ответила, и взгляд ее, встретивший взгляд мачехи, показался той чересчур колючим и чужим.
– Кстати, тебе необязательно говорить за нее, милая. Твоя Лилит умеет говорить сама.
– Как это? – насторожилась девочка.
– А вот так, – ответил отец, достал из кармана пульт и нажал на кнопку.
В кукле родилось что-то похожее на вздох, а потом она изрекла певучим голоском:
«Здравствуй, Женечка! Здравствуй, сестренка!»
Приветствие еще не закончилось, как Женечка отпустила куклу и что есть силы зажала уши руками. В ее глазах отразились непонимание, испуг, даже гнев.
– Что с тобой? – спросил отец, когда дочь опустила руки.
– Убери это, папа.
– Что «это»?
Она кивнула на его руку:
– Это.
– Пульт?
– Да.
– Хорошо, – сказал он и спрятал пульт в карман. – Но что тебя напугало, милая?
– Это не ее голос, – уверенно ответила дочь. – Он чужой.
– А ты знаешь, какой у твоей Лилит голос?
– Да.
Мачеха хотела что-то сказать, пошутить, снять неловкость, но Женечка только схватила в охапку рыжеволосую зеленоглазую куклу и, хмурясь, еще теснее прижала ее к себе. Но сердитой она оставалась недолго – вскоре подняла на родителей глаза и улыбнулась так, как умела делать только она.
– Простите меня, пожалуйста, ладно?
– За что? – спросил отец.
– Хочу побыть одна. До обеда. Можно?
– Конечно, милая.
– Тогда чмоки-чмоки, папочка и Зоя, – очень миролюбиво добавила она. – И спасибо за подарок – о лучшем я и не мечтала. Правда-правда!
Когда родители вышли из комнаты, закрыли за собой дверь и двинулись по коридору, Зоя не выдержала:
– Что сейчас было, Паша? Все это?
– Понятия не имею, – пожал тот плечами. – Каприз, наверное.
– Каприз? Это, по-твоему, был каприз ребенка?
– Она сдерживала себя годами – и вот случилось то, о чем мы с тобой не имеем ни малейшего представления. Надо опять позвонить тому детскому психиатру. Сама говорила: он – кудесник.
Пять лет назад они попали в автомобильную аварию, всей семьей. Павел Константинович Оскомин отделался переломом руки, ступни и трех ребер. У его красавицы-жены Зои случился выкидыш, и она потеряла возможность когда-либо иметь детей. А Женечка, веселая, подвижная, рыжеволосая бестия, осталась прикованной к креслу-каталке. Она могла пошевелить пальчиками ног, даже чуть привстать, но даже минимальные движения приносили ей нестерпимую муку. Физиотерапевт все еще исправно навещал ее, но Женечка боялась его как огня и смотрела на заботливого доктора, как на своего личного мучителя и палача. Пяти лет ей хватило, чтобы привыкнуть к своему незавидному положению и начать жить внутренней жизнью. Про школу пришлось забыть. Павел Константинович был весьма состоятелен и мог обеспечить дочери лучшее частное образование.