— Кажется, все ясно, — сказал я. — Да, раньше я работал с высокопоставленными особами. Значит, им нужна гарантия — кодирование в основном, чтобы я…
Он вежливо улыбнулся и перебил меня:
— Вы шпион, не так ли? Агент Конфедерации. Не смотрите так удивленно. Не вы первый и не вы последний. Я не собираюсь выдавать вас. Даже сделай я это — ничего бы не изменилось. А ваша психика подтверждает, что вы весьма независимая личность. Так что Цербер и даже Дилан изменили вас мало.
Я откинулся на кресле и вздохнул:
— Как вы догадались?
— Я понял это сразу. Квин Занг — женское имя. Вы прибыли в женском теле. Но не были женщиной — только то короткое время, когда столь блистательно внедрились сюда. Результаты сканирования мужского и женского сознаний различны. Вы бы этого не заметили, а я — эксперт. И живу в мире, где такие обмены происходят постоянно. Однако ваш случай особый. И я пришел к выводу, что Конфедерация научилась наконец делать то, что мы производили естественным путем.
— Не совсем, — заметил я. — Еще много неудач. Но над этим работают.
— Поразительно. Впрочем, все равно существует другая неразрешимая проблема. Ведь всякий способный агент, которого посылают в миры Вардена, становится здесь одним из самых опасных для властей жителей Ромба. Скажите, вы действительно собираетесь убить Лару?
— Мне следует убить вас, — заметил я. — Вы — самый опасный для меня человек на Цербере.
— Вы не сделаете этого, — спокойно возразил он. — С одной стороны, это сильно осложнит вашу миссию. С другой — вызовет подозрения, вы же связаны со мной регулярными визитами. Сомневаюсь, чтобы вам захотелось оказаться в центре внимания. И еще — я думаю, вы понимаете: мне абсолютно безразлично, прикончите ли вы Лару, или осядете здесь, в этом проклятом месте. Если вы решитесь, то по крайней мере грядут какие-то перемены. Поверьте, Занг, вы седьмой агент, которого я встретил здесь, и ни одного не выдал. Вы наверняка уже раскусили — я романтичный революционный анархист, не ведающий страха. Но любящий красивую жизнь… Если бы вы сомневались в моей порядочности, вы бы никогда не пришли сюда!
Я почувствовал громадное облегчение. Он прав — мой единственный выход поверить ему. Он достаточно умен, чтобы позаботиться о своей шкуре.
И я решился:
— Послушайте, доктор, а вы можете удалить этот психоприказ общаться с руководством? Хотя бы ту его часть, которая заставляет забыть содеянное?
— Увы. Не с теми средствами, которыми я располагаю. А вот код в целом отменить довольно просто: вложить другой набор команд такой же силы. Например, внушить, что вам нравится Вагант Лару, и вам становится приятно при всяком упоминании его имени. Или дать аналогичную команду — не пользоваться передатчиком для внепланетной связи. Эффект тот же: когда вас вызовут, вы куда-то пойдете, но ничего не сообщите…
— Это меня не волнует, — признался я. — Возможно, позднее потребуется уничтожить мою информацию. Но мне-то надо помнить о ней. Как быть?
Дюмоний задумался:
— Понимаете, дело в том, что вам просто запрещено сознательно вспоминать! Может быть, я сумел бы в гипнотической серии извлечь из вас информацию и записать. После пробуждения вы все равно ничего не вспомните, но сможете прочесть записи.
— Хорошо, — сказал я. — Займемся и этим.
Уловка, можно сказать, удалась. Я по-прежнему не знал, что от меня передавалось, но быстро сообразил, кем. Все оказалось до смешного просто.
У кого были отличные возможности для космической связи? Ясное дело, у толстого дружелюбного Отаха. Неудивительно, что он мог достать любое запрещенное оборудование! Теперь понятно, как с ним расплачивались Ведь я не случайно оказался в Медламе, поблизости от острова Лару. "Они" заранее знали, что я когда-то туда попаду, и вот, пожалуйста, — меня уже поджидал Отах.
Что ж, мне это даже на руку. По крайней мере я теперь знаю, кто и когда.
Прошло три недели после моих проделок с химикатами в Эмисэйле, и я забеспокоился. Ведь что-то должно было случиться? Я начал продумывать менее замысловатые, но более рискованные варианты.
Единственное, что меня радовало, — лечение помогало Дилан. Конечно, она не пришла в норму, но уже гораздо спокойнее общалась со мной, не выглядела такой несчастной. Дюмоний объяснил, что мешала ее тревога обо мне. И я понимал ее страхи. Мы выросли в обществе, где интимные отношения и эмоциональные порывы людей сведены к минимуму. В церберианской культуре могущество и положение достигались с помощью шантажа и других безнравственных поступков. В иных обстоятельствах и я был бы таким же.