Боль прошла так же внезапно. Мгновенное облегчение эхом прокатилось по моим измученным нервам. Чуть дыша, я уткнулся лицом в траву.
— Встать! — приказал Кронлон.
Я немного замешкался, и боль вернулась снова — на долю секунды, как предупреждение. Какие-то силы подбросили меня на ноги.
Кронлон наблюдал за мной с нескрываемым удовольствием. Я ненавидел его сильнее, чем кого бы то ни было, а подлецов на своем веку я повидал.
— Имя? — спросил он.
— Тре… Тремон, — срывающимся голосом прошептал я. — Кол Тремон.
Вновь короткая вспышка адской боли. Я рухнул на колени, но боль тут же стихла.
— Встать! — скомандовал смотритель. Я попытался подчиниться без промедления, но смог только со второй попытки. Он бесстрастно смотрел на меня.
— Отныне ты будешь называть меня "сэр". В моем присутствии стоять по стойке смирно и смотреть мне в глаза, а когда получишь приказ — сделаешь небольшой поклон и бросишься выполнять задание. С каждым, кто не принадлежит к твоему классу, можешь разговаривать только в том случае, если тебя о чем-то спросят, и только отвечая на вопрос. Понял?
Я по-прежнему задыхался:
— Да… сэр.
— Не правильно, Тремон! Какая ты бестолковая скотина! Вставай, попробуем еще раз.
Кронлон явно не шутил. Боль, которую он причинял нимало не напрягаясь, была совершенно невыносимой. Она еще не изгладилась из моей памяти, и я был готов на все, лишь бы избежать этой пытки. Нелегко сознавать, что унизить и сломать меня оказалось так просто, однако это уже случилось. Казалось, я утратил даже способность думать и жаждал только одного — чтобы боль не возникла снова.
Так прошел час. Приказы сыпались без передышки, подкрепляясь короткими болевыми импульсами. Эта процедура доставляла моему мучителю настоящее удовольствие. Я хорошо знал это опьяняющее состояние собственного могущества, но в роли бессловесной жертвы мне еще выступать не доводилось. Схема была проста: боль — приказ — боль. Агентов учили терять сознание, но я обнаружил, что у меня не осталось сил даже на это. Агенты могли даже спровоцировать усилием воли собственную смерть, но только после того, как лишались последнего шанса на победу.
Если бы от меня зависела жизнь других людей, я не колебался бы ни секунды — в таких ситуациях смерть не самый худший исход. Но сейчас об этом не было и речи.
Кронлон оказался прав: в подобном положении у человека оставалось два выхода — либо смерть, либо полное, безоговорочное подчинение. Когда наступили сумерки, мое «я» было полностью сломлено, а воли словно и не бывало. Еще до заката я по команде лизал его вонючие ноги.
Когда повозка въехала в маленькую деревушку, я тупо сидел на козлах, а в голове крутилось одно: "…магистр в десятки раз сильнее смотрителя, а рыцарь в десятки раз сильнее магистра, а герцог в десятки раз сильнее рыцаря, а властитель — это сам Бог…"
Не помню, как мы оказались в деревушке из грязных соломенных хижин. Когда я пришел в себя, уже занимался рассвет.
Глава 5
СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ
Батраки жили в самых убогих условиях: спали на полу в переполненных хижинах из дерева бунти, не имея никакой собственности вообще.
Первые дни я передвигался, как автомат, ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Батраки, казалось, понимали, что мне довелось испытать, хотя многие из них родились на Лилит и, вероятно, никогда не подвергались подобной процедуре. Никто не пытался ни спровоцировать конфликт, ни установить нормальные отношения, словно все ожидали моей инициативы.
Работы заканчивались поздно, и все собирались на пятачке посреди деревни для совместной трапезы. Всем раздавали одинаковую еду: гигантские, безвкусные блины и сочные аппетитные желтые фрукты. Затем появлялся смотритель. Он жил рядом с работниками в точно такой же хижине, но один. Пищу, подобную нашей, он получал в своей лачужке. Пока мы работали, кто-то наводил порядок в общей столовой.
Несмотря на всю свою мощь, Кронлон занимал низшую ступень в здешней иерархии, лишь немного превосходя наш уровень. Достаточно было сравнить его жалкую хибару с возвышавшимся над деревушкой Замком, чтобы понять, какая пропасть отделяет его от собственных хозяев.
Работы состояли в основном из погрузки и переноски тяжестей. Я довольно быстро осознал, насколько выродился человек в условиях Конфедерации.
Жизнь на Лилит остановилась на уровне каменного века; весь труд был ручным, все орудия и утварь — грубые, корявые и, как правило, временные.
В озера впадали две горные реки, и местным жителям приходилось постоянно бороться с наводнениями. Почти каждый день в одно и то же время шел сильный короткий ливень; горы принимали на себя весь шквал, что в какой-то мере спасало поместье. Все ирригационные каналы рыли вручную, вручную грузили землю на повозки и отвозили на берега озер, где сооружались грубые земляные дамбы. Дренажные и ирригационные каналы протянулись на сотни километров; их постоянно размывало, и напряженная работа не прекращалась ни на день.