Когда они закончили, Радолф с облегчением вздохнул и повалился на кровать, предоставив жене суетиться вокруг его израненного тела. Раньше никто, кроме сквайра или слуги, за ним не ухаживал, и он пришел к выводу, что жена исполняет эту роль гораздо лучше. Забота Лили превращала трепку, полученную от рук Вильгельма, почти в благословение. Отдаваясь заботе ее ласковых рук, Радолф только чуть постанывал, позволяя ей протирать себя мочалкой, смазывать лечебными мазями, а потом потчевать сыром, мясом и красным вином.
А когда все наконец закончилось, он, лежа на здоровом боку, наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, как Лили хлопочет в комнате, складывает его одежду и убирает по местам. Потом она стала причесываться и заплетать в косу серебристое богатство своих волос.
Радолф любовался ее длинными ловкими пальцами, отрешенной красотой ее лица. Он не мог придраться к тому, как она о нем заботилась, но теперь она вдруг представилась ему далекой и чужой. Он даже подумал, что Лили боится огня, время от времени вспыхивающего между ними. У нее ведь тоже имелись свои секреты.
Глаза Радолфа скользнули по круглым плечам к груди, скрытой под одеждой, и его зрение вдруг обострилось. Действительно ли эта округлость стала тяжелее и пышнее? Он невольно улыбнулся. Теперь, находясь в безопасности, его прекрасная Лили прибавила в весе. Нет больше беготни и страха, никто не гонит ее, как дикого зверя, заставляя прятаться в лесной чаще. В Кревиче она станет еще пышнее и счастливее.
– Иди ко мне, – позвал он.
При звуке его голоса ее руки замерли, и он уже решил, что Лили откажется, но она быстро закончила возиться с волосами, сбросила одежду и забралась к нему под одеяла.
У нее были холодные ступни, и он зажал их меж ног, чтобы согреть.
– Ты волновалась из-за меня, Лили? – спросил он, когда его руки заняли привычное место на ее бедрах.
Лили беспокойно шевельнулась, словно этот вопрос снова вернул ее тревожное настроение.
– Естественно, волновалась. Ты мой супруг, Радолф. Без тебя я вновь буду зависеть от милости твоего короля.
– Да, – согласился он тихо. – Я как-то забыл, почему ты так высоко меня ценишь.
В его голосе появились нотки, которых прежде Лили не слышала, что-то вроде иронии, насмешки над собой, и это ее испугало.
Она подозрительно взглянула на Радолфа:
– А что я должна была ответить? Что люблю тебя?
Оба на миг затаили дыхание, потом Радолф придвинулся к ней ближе, опаляя ее жарким дыханием.
– О любви я тебя никогда не спрашивал. – Он нахмурился.
– Да, конечно, – прошептала Лили.
Он поцеловал ее, пробуя горячим языком, в то время как его ладонь сомкнулась вокруг нежной, округлой груди, которой он только что восхищался. Она и правда пополнела. При мысли об этом у него даже закружилась голова. Забыв о своем ноющем теле, Радолф приподнялся над женой, думая лишь о том, что хочет завладеть ею. Но едва его плоть вошла в плотное, гостеприимное тепло ее лона, он с радостью и отчаянием осознал, что этого ему всегда будет мало.
По прошествии времени, когда ритм их дыхания пришел в норму, он ласково скомандовал:
– Теперь спи.
Его голос прозвучал непривычно нежно, и Лили послушно закрыла глаза, но Радолф все продолжал наблюдать за ней. Вопрос о любви между ними никогда не стоял, но теперь, когда он взял ее и сделал своей женой, ему этого было мало. Он хотел большего, но «большее» подразумевало искушение довериться ей, отдаться целиком и полностью в ее руки. Вот только Радолф сомневался, что когда-либо сумеет это сделать.
А как отреагирует она, если он все же ей доверится? Станет презирать его за слабость? Жалеть? Или превратит его жизнь в ад, как в свое время поступила с его отцом Анна?
Нет, в конце концов решил он, лучше уж не рисковать.
Лили слышала, как дыхание мужа постепенно выровнялось; он легко засыпал и быстро пробуждался, чувствуя себя отдохнувшим. Так засыпает ребенок, только Радолф давно вырос, и об этом ей напомнила приятная боль между ног. Лили хотела, чтобы и ее разум мог с такой же легкостью успокоиться, но он заставлял ее мучиться, и от этого ее бросало то в жар, то в холод.
Теперь уже она наверняка знала, что ждет ребенка.
Вопрос этот занимал ее все последние дни, будоража, словно яркая бабочка, хаотично бьющая крыльями. Поначалу она прогнала эту мысль – месячные могли запаздывать из-за выпавших на ее долю физических и душевных страданий. Она стала больше плакать и переживать, но разве другие женщины не плачут и не тревожатся? Возможно, она просто стала женственнее.
Последней каплей, развеявшей ее сомнения, стал обморок. Ее мать тоже падала в обморок, когда в ней зрела Лили. Она часто упоминала об этом во время дружеских посиделок в дневные часы за шитьем, добавляя свой рассказ к историям женщин, которые благополучно выносили и произвели на свет детей и теперь имели возможность поведать об этом.