Генрих пожал плечами — откуда же ему знать, что замыслил какой-то богатый эфиоп. А шаман между тем продолжил:
— Время шло, я рос и его дети тоже. Они оказались не такими способными, как я, а зависть — очень скверная черта. Постепенно они просто меня возненавидели. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, их отец скончался, а меня на другой же день свезли на рынок и продали во второй раз в моей жизни. Это унижение я им не простил! Я сбежал от того, кто меня купил. Сразу, через десять дней! Вернулся в дом, где прожил все детство и теперь там лишь выгоревшая пустошь! А эти завистники уже три десятка лет как повстречались со своим отцом! А затем я с большим трудом разыскал мое племя, где выбран шаманом. Вам понравилась моя история?
Шаман испытующе всматривался в лица пленников.
— А при чем же здесь белые? — спросил Брюльи. — Разве твои хозяева были белыми?
— Нет, они были такими же черными, как я. Но я насмотрелся и на тех, и на других. И мне совершенно не за что любить белых, которые уничтожают народы моей Африки! Ну все, я устал от болтовни, пойду спать. Чего и вам советую, завтра вас ждет нелегкий день. И не все его переживут!
— Но ведь мы ни в чем не повинны, мы были пленниками! — воскликнул Жан-Мишель.
— Мне это безразлично. Вы пришли с убийцами и грабителями, значит — такие же, как они! Впрочем, именно тебя я, пожалуй, не трону. В тебе есть нечто... Хмм... Даже затрудняюсь определить, что именно... От твоих глаз исходит какое-то неземное колдовство... Ты знаком с основами магии? Или с обрядами вуду?
— Нет, конечно, откуда мне знать. — Жан-Мишель был весь воплощенная невинность.
— Ну-ну...
Шаман взглянул на мальчишку недоверчиво, поднялся и ушел. А пленникам ничего не оставалось, как попытаться уснуть.
Дон Элиаш так и не сомкнул глаз. Его руки и ноги привязали к кольям, вбитым в землю, и всю ночь он провел, распятый меж ними. Рассвет он воспринял, как начало аутодафе. Он вознес молитву, в которой просил лишь о том, чтобы животные прошли другой дорогой. Но то ли Бог не расслышал его просьбы, то ли слоны оказались упрямей — едва ночь сменилась сиреневой рассветной дымкой, земля глухо затряслась.
Дон Элиаш собственной спиной воспринял эти ровные тяжелые толчки, и кровь застыла в его жилах. Он повернул голову влево. На него надвигались какие-то огромные темные облака, бесформенные и словно нереальные.
Стадо слонов направлялось к ближней речушке. Первым шел могучий самец — вожак. Неоднократно ему приходилось повстречать человека и всякий раз удавалось спастись, уводя при этом все стадо. В ноге прочно засел наконечник копья, на боку с трудом заживала рана, которую слон получил в яме-ловушке. Он бы так и погиб в ней, если бы стенки ямы не оказались подмытыми грунтовыми водами. Повезло... И теперь вожак в любом из ничтожных людишек видел смертельного врага.
За ним следовали четыре самки и два слоненка, а замыкали шествие два молодых самца.
Малыши шаловливо взвизгивали и на ходу хватали хоботами сочные стебли, а строгие мамаши то и дело осаживали их. Вожак был угрюм, его в это утро раздражало почти все — разболелась старая рана... И тут он почуял ненавистный запах. Человек!
Вожак издал трубный звук, сразу прекратив все баловство малышей и призвав их к порядку.
Человек лежал на земле, поперек тропы. Что это? Очередная хитрость? У людей ничего не бывает просто так — где-то здесь может оказаться яма с вбитыми острыми кольями или загонщики с невыносимо громкими трещотками.
Вожак остановился, вытянул хобот и стал принюхиваться. Нет, похоже, что этот человек здесь один. И слон медленно придвинулся поближе. Он всматривался маленькими глазками в застывшего от ужаса португальца и в его большой голове с трудом ворочались мысли.
Кто знает, возможно, слон и переступил бы через португальца, но именно в этот миг расшатался кремневый наконечник, застрявший в колене. Острая боль пронизала мощное тело и слон заревел. Он вонзил бивень под ребро португальцу, а затем наступил на него всей тяжестью передних ног...
Джунгли вздрогнули от нечеловеческого вопля.
Мальчишки очнулись от полузабытья — как иначе назвать эту странную смесь сна и бодрствования — и переглянулись. Витторио Брюльи побледнел и шептал молитвы одну за другой.
— Неужели это случилось? — с тоской вопрошал Генрих. — Пусть мы были с этим пиратом на ножах, но все же он человек, какой ни есть... Страшная смерть...
Ответом ему был второй вопль, а затем и еще три, один за другим. Предсмертные крики были полны такой муки и боли, что хотелось заткнуть уши или умчаться куда-нибудь за сотню миль от этого страшного места.
— Все... Кончено... Все пятеро погибли... — сказал еле слышно Брюльи.
— Мбаса, ты бы разведал, что уготовано нам? — сказал Генрих.
Негритенок с готовностью вскочил и помчался к хижинам, где уже суетился народ. Местные жители восприняли леденящие душу крики вполне спокойно — подумаешь, еще полдюжины белых не прошли проверку. Бывает...
Тем более, что все были заняты приготовлениями к какому-то местному празднику.
Глава сорок девятая
— Весело ему... Про нас и забыл совсем! — ворчал Витторио Брюльи, глядя, как играет с местными мальчишками Мбаса. — Ты слишком хорошо к нему относишься, принц. Слуг надо учить! Почему бы не дать хорошенько в ухо или не стегнуть хлыстом? Сейчас-то уже поздно, он у себя дома.
Генрих не ответил на такую очевидную глупость. Раз негритенку удалось сдружиться с детьми этого племени, то это будет только на пользу. Может, и к пленным отношение переменится.
Но негритенок не забыл про воду и еду, он лишь немного отвлекся. Вскоре он возвратился с наполненной калебасой и теплыми лепешками.
— Ты видел шамана? Он собирается нас развязывать? — спросил немедля Генрих. — У меня все тело уже деревянным стало, скоро и разговаривать не смогу!
— Я спрашивать. Он говорить, что сам развяжет, когда будет надо.
— Вот негодяй! Ему до наших мучений и дела никакого нет! — рассерженно сказал Брюльи. — Слушай, да развяжи ты нас сам. Ничего они не сделают, мы же не собираемся бежать!
— Еще как собираемся... Я не намерен здесь выжидать, что еще придумает этот колдун, — Генрих говорил тихо, еле слышно. Кто знает, не обучил ли шаман французскому и воинов, стоявших в карауле.
Со стороны деревни доносились звонкие протяжные крики и удары тамтамов, громкое кудахтанье, мычание и блеяние.
— Эй, Мбаса, а что там все-таки происходит? Чему они так радуются и что готовят? — спросил Жан-Мишель.
— Они устраивают праздник Плодородия и Дождей. Сегодня ночью они начинать.
— А ты спрашивал, что они собираются делать с нами? Не нравится мне этот шаман...
А шаман уже тут как тут — подошел и остановился, гордо и важно выпрямив спину.
— Как провели ночь? Не кусали ли вас комары? — тонкие иссиня-черные губы растянулись в ухмылке. — Слышали, как вопили враги моего племени? Эти люди оказались с черной душою и гнилым сердцем.
— Прикажите нас развязать! — крикнул Генрих изо всех сил, чтобы до этого черного колдуна дошло наконец. — Прекратите издеваться над нами!
Шаман издал короткий смешок и ответил:
— Не нравится ему. Спроси у своего темнокожего маленького друга, как чувствуют себя рабы, закованные в цепи всю свою жизнь. Как они умирают под палящими лучами солнца на плантациях. Как калечат черных детей в угоду правителям Востока. Он расскажет тебе, сколько племен Африки уже сгинуло без следа! Поэтому не зли меня, сын короля.