- Чёрт!
- Бокка! - глаза Гано были бешеными, круглыми, на красном от возбуждения лице. - Сейчас!
От ставки сотника к кароччо галопом несся всадник, нещадно стегая круп коня плетью.
- Бокка!
Бокка повернул голову к кароччо.
- ... и покарает господь отступников и приблизит к себе верных...
Викарий ни на секунду не прекращал литургии, и голос его, казалось, заглушал неумолчно визжащие трубы, доносясь до самого отдалённого воина на поле, но глаза почему-то смотрели на него, на командира конной стражи.
- ... геенны огненной и на вечные муки...
Несмотря на три десятка шагов до кароччо, казалось, что священник смотрит на него в упор.
- Бокка! - Гано кричал, срывая горло, хотя мог дотянуться рукой. - Сейчас!! Ну же!!!
- ... утешит любящего правду, ибо милосерден он, утрёт слезу из глаза верного, но возненавидит отринувшего...
Бокка с трудом отвёл взгляд. Воной жеребец в жёлтой попоне, роняя пену, был несся прямо на них.
- Бокка! А черт! - Гано поднял коня на дыбы и помчался к кароччо. Виорнато, третий полусотник, с ожиданием смотрел на Бокку, положив ладонь на рукоятку меча. Десяток Гано, оставленный без присмотра, так же ждал решения полусотника. Вот он, подумал Бокка, тот самый момент.
- ... поддавшийся страху поддаётся Сатане, не бойтесь умереть верными, ибо верным открыты врата рая, но бойтесь поддаться врагу человеческому, ибо тем погубите душу свою. Верные слову - верны Господу, горе же отрекшимся...
- Нет, - шепнул Бокка отцу Бонуомо. - Даже Петр отрёкся от Господа... трижды. А я только раз. - и отвернулся от кароччо, от размахивающего оружием Гано, встречая налетевшего на него Якобо.
- А, мрази! - завопил тот, занося меч над головой. - Ты! Ты!!! Ублюдок!!!
- Как же хорошо, - улыбнулся Бокка отводя удар своим клинком. С души разом свалилась тяжесть. - Я так ждал этого мига! Как же я люблю тебя сейчас, Якобо!
Их схватку словно ждали. Оставшиеся два десятка его полусотни выхватили мечи и, ударив пятками в конские бока, устремились на копейщиков.
- ... отродье Сатаны!!! - завопил в этот миг викарий и вдруг смолк. Смолкли и трубы. Вдруг показалось, что наступила гробовая тишина. Но это было, конечно, не так.
Непонятно, кого замолчавший священник имел ввиду, скорее всего Гано, с коня рубившего древки вексиллиумов и всех на кароччо, кто пытался ему помешать. Там не было никого с оружием, ведь как раз он, гвардеец, и должен был быть тем самым, кто бы их охранял. Да, скорее всего, отец Бонуомо именно Гано в сердцах назвал отродьем Сатаны, но его услышал Бокка и улыбнулся, доставая клинок из живота падающего с коня Якобо.
- Нет, - он прищурился. - А если бы и так, то кто же не спас невинного и не утер слезу из глаза моего?
Тело в красном сюрко рухнуло под ноги скакуна.
Бокка обернулся. Кароччо Фиренцы было захвачено врагами... То есть ими. Вексиллиумы пали. Копейная гвардия пыталась сбить ряды, но командиров не было, а на них напирали всадники, к которым спешила подмога от шатра гонфалоньера, где, кстати, знамёна тоже пали. И копейщики побежали. Тишина со стороны кароччо Фиренцы не прошла незамеченной, обернувшиеся увидели бегущую с холма гвардию, и на этом собственно сражение закончилось.
xx
[Год 1263. Август, 19; Третья стража]
Первое и важнейшее качество женщины - кротость.
-- Жан-Жак Руссо
Накрыло меня мягко, как и в первый раз, а вот отходняк был гораздо жёстче. Рыцарь после операции уже мирно отключился, то ли уснув, то ли потеряв сознание, а я ещё слышал крик Гано, видел его перекошенное лицо, чувствовал запах лошадиного и людского пота, и не знал, куда деваться от обращённых на меня взглядов десятков людей. Они всё смотрели и смотрели на меня, как будто ждали. Я даже знал, чего. И хотя Якобо уже валился с коня, неловко скособочившись направо, а знамя Фиренцы уже лежало под копытами наших коней, но пронзительно кричал с кароччо викарий, отец Инфаньяти, призывая вечное проклятие на головы трусов и предателей и их потомков... и я не двигался. Вокруг нас шла самая настоящая резня; страшно, по-животному полурычали, полухрипели сосредоточенные убийцы, на выдохе вгоняя копья в спины бегущих или врубая топор в голову, и так же жутко, по-животному орали в смертном ужасе убиваемые; омерзительно воняло страхом, кровью, и говном. И в самом центре битвы, посреди стихии смерти, был островок спокойствия, где время застыло. И я всё не мог пошевелиться... Нет, не я. Бокка дельи Абати не мог. А я...
А я, держась за стену, поднялся с полу, где оказался в результате незапланированного выхода в астрал, и огляделся. МОроки всё ещё окружали меня, постепенно бледнея, но я уже не был там, не был с ними, и выбор, который делал лучший меч Фиренцы, уже не был моим выбором. А вот его сомнения, его страхи, его боль - всё ещё были моими. Сидели во мне, как ком в пищеводе. Как-то вынес я их оттуда; снял, как ситечко забирает накипь с бульона. Ну, надеюсь, тебе станет от этого полегче, парень. Надеюсь, и с Кьярой у тебя всё будет нормально. Вернее - не будет, а уже. Так или иначе - наши победили, и Кьяра наверняка уже стократ отомстила за Винче. Кстати, можно, наверное, их как-то найти, проведать. Ведь - хех! - не чужие же люди, живём в одном городе, и это всё не так давно случилось. Это не как с Джатто и его сестрой. То вообще более полста лет назад было. Стой-ка, стой-ка... Джатто... Джатто, блин! Инфаньяти! Надо же. Сын Джатто где-то тут бегает. Ну, или бегал, если Гано его там на кароччо прирезал.