- Давайте выпустим всех, тогда им никак будет не догадаться, кто это сделал.
- Но ведь это же преступники, Ружеро!
- Кто знает, мессер? Наших дам тоже завтра казнили бы, а они никаких преступлений не совершали. Я вижу тут несчастных, с которыми судьба обошлась сурово... возможно, тут и есть совершившие проступки, но если они никого не убили, то уже само пребывание в этих стенах послужит им достаточным наказанием.
- А если убийцы и разбойники?
- Бог накажет, - оборвал его я. Куй железо, пока горячо. - В любом случае, здесь есть невинные, а ведь сказано, что лучше пусть уйдут от наказания десять виновных, чем пострадает один невинный. Так что мы совершим благое дело.
Не уверен, что это где-то сказано, но подобную фразу я слышал. Или видел.
- Ты удивительный юноша, Ружеро, - заметил Бокка поморщив лоб. - Такие разумные речи в таком юном возрасте. Да, ты прав, с какой стороны ни посмотри, хотя на первый взгляд всё кажется не таким. Так и поступим.
И мы, разумеется, так и поступили. Бокка тут же сунулся открывать первую попавшую камеру.
- Не стоит этого делать, мессер.
- Почему? Ты только что меня убедил, что надо отпустить всех.
- Мы непременно должны это сделать. Но сначала следует найти тех, кого мы ищем. В толпе и сутолоке это будет сделать труднее. К тому же эти несчастные наверняка не будут нас слушать, а сразу кинутся на выход, и тем привлекут внимание на улице. Нам придётся спешить, чтобы избежать столкнуться со стражниками, которые могут сюда пожаловать, чтобы выяснить, что тут происходит. Можем и не успеть. Так что давайте спокойно найдём наших дам, а потом и остальных освободим.
- Я снова поражаюсь твоей разумности, - покачал головой мой напарник. Скажите пожалуйста, какая сложная логистическая задача.
Девочки нашлись на первом этаже, куда пришлось спускаться, осмотрев почти тридцать камер наверху. Их заперли вместе, не разделили. Маша сидела в углу, Паола и Лоренца устроились головками у неё на коленях. Спали. Тётушка нежно перебирала племянницам волосы. Услышав наши шаги, она подняла голову, вздёрнув подбородок. Когда Бокка загремел замком, она поднялась на ноги, тут же словно заслоняя собой девочек, вставших чуть за ней.
- Донна Мария, - сообразил я, что они не могут понять, кто к ним заявился среди ночи. Я ведь, найдя их, только окликнул Бокку шёпотом. - Это я, Ружеро.
Маша склонила голову набок, словно приглядываясь. Девочки ухватились за её руки. Я, говоря о девочках с Боккой, постоянно повторял "наши дамы", чтобы он привык, что они "дамы" (а тут это важно, ради неблагородной девки или бабы никто и пальцем не пошевелит) и что они "наши". Про "дам" можно было не стараться. Как она смотрела, как держалась, не зная, кто там идёт по их души, никакого сомнения в её благородстве у Бокки оставить не могло от слова совсем. Зайдя в камеру, он первым делом отвесил ей поклон.
Тут, вообще-то, царит махровый такой патриархат и место женщины в дальнем углу под лавкой. В целом. Но есть нюансы. Вот, например, в случаях встречи с незнакомой женщиной на её территории, если только он не собирается предложить ей потрахаться (языком трубадуров, конечно), что его немедленно оправдывает, особенно ночью в её спальне, пока она мужа не позвала, мужчина должен ждать, пока первой с ним не заговорит она. Если захочет.
- Кто вы и что это значит? - Маша девушка неглупая, заговорила только оглядев мужчину, сделала выводы, и речь выбрала сообразно моменту.
- Моё имя Бокка дельи Абати, и я пришёл, чтобы освободить вас... - тут он покосился на меня и поправился, - мы пришли. С Ружеро. Рад сообщить вам, что отныне свободны.
В тусклом свете я, как мог разглядывал девчонок. Одежда на месте, крови нет, на лицах синяков не видно. Вот только Паола не просто держится за руку тётки. По-моему, ей трудно стоять.
Да и кидания на шею спасителям что-то не случилось. Ну, Маше, понятно, не по чину мне на шею вешаться. Паола тоже ко мне кидаться не стала бы, типаж не тот. Она такая вся мягкая, как бы чуть сонная всегда, хотя она из тех самых омутов, в которых даже черти тонут с концами. Но вот от Лоренцы я как-то этого ожидал. Но она тоже только глазками блестит и жмётся к тётке. А Паола точно заплаканная, теперь-то уж вижу.
- Я благодарна вам за наше освобождение, - в голосе Маши звучит грусть. Только я знаю, что она прекрасно может говорить без вот этого всего, без манерности. И грусть - это совсем не её эмоция. Не её богини стиль. Диана любит не грустных, Диана любит сильных, злопамятных, и мстительных. - Но что же нам с нею делать, со свободой? Нам некуда пойти и любой может вернуть нас сюда, как только увидит. Свобода не подарит нам спасения, мессер. Хотя ваш поступок и выдаёт вас как благородного человека, но, боюсь, всё напрасно, и нам не избежать нашей участи.